Третий рейх. Зарождение империи. 1920-1933

Было подсчитано, что примерно 2000 человек, активно работавших в искусстве, эмигрировали из Германии после 1933 г.[962] Среди них было много блестящих художников и писателей с мировым именем. Эта ситуация только усугубилась после следующего решения Геббельса лишить их немецкого гражданства. Для многих таких изгнанников отсутствие гражданства могло означать серьезные лишения, сложности с пересечением границ и проблемы с поиском работы. Без документов официальная власть часто отказывалась признавать их существование. Режим опубликовал ряд списков тех немецких граждан, чьи паспорта и документы были официально аннулированы. Начиная с 23 августа 1933 г. для таких писателей, как Лион Фейхтвангер, Генрих Манн, Эрнст Толлер и Курт Тухольский, следующие три списка были опубликованы вскоре после этого, и в них значилось большинство других выдающихся эмигрантов. Томаса Манна лишили не только гражданства, но и почетной ученой степени, присужденной ему Университетом Бонна. Его письмо протеста ректору быстро получило культовый статус среди эмигрантов[963]. Ущерб, нанесенный культурной жизни Германии, был чудовищным. В стране практически не осталось писателей мирового значения, художников или живописцев. Целому созвездию ведущих дирижеров и музыкантов пришлось уехать, также покинули страну многие самые талантливые кинорежиссеры Германии. Некоторые преуспели в изгнании, другие нет. Однако все они понимали, что трудности для мира искусства и культуры при Третьем рейхе будут гораздо более серьезными, чем большинство из них испытывало за границей.

Что оставалось любителям живописи и культуры, оставшимся в Германии после 1933 г., наглядно было продемонстрировано в новой постановке, посвященной Гитлеру по его собственной просьбе и впервые представленной в Берлинском государственном театре 20 апреля 1933 г. на день рождения Гитлера. Среди зрителей были Гитлер и другие лидеры нацистов включая Геббельса. На сцене главные роли играли Фейт Харлан, вскоре ставший одним из самых снимаемых актеров немецкого кино при Третьем рейхе, популярный актер Альберт Бассерман, который согласился на эту роль только после личной просьбы Геббельса, которому не посмел отказать, и Эмми Зоннеман, молодая актриса, к которой Геринга влекло нечто большее, чем мимолетный интерес, потому что недолгое время спустя она стала его второй женой. В конце патриотической драмы не было аплодисментов, вместо этого вся аудитория встала в едином порыве и спела Песню Хорста Весселя. Только после этого раздались аплодисменты, а все актеры продолжали повторять нацистское приветствие за исключением Бассермана, который скрестил свои руки на груди и поклонился в традиционной театральной манере. Он был женат на еврейской актрисе Эльзе Шифф и был родом из знаменитой семьи либеральных политиков, поэтому весьма недолюбливал новый режим и эмигрировал со своей женой в Соединенные Штаты в следующем году. Пьеса называлась «Шлагетер», в ней рассказывалась история национального восстания против французов на Нижнем Рейне в начале 1920-х гг. Автором был Ганс Йост, ветеран войны, сделавший себе имя как драматург-экспрессионист. Йост примкнул к нацистской партии в конце 1920-х. Его экспрессионистский метод получил новое выражение в финальной сцене, когда расстрельная команда стреляла в связанную фигуру Шлагетера в глубине сцены, отблески выстрелов проходили через него прямо в аудиторию, что давало зрителям возможность отождествлять себя с погибшим героем и стать жертвами французской агрессии вместе с ним[964].

Однако пьеса быстро стала знаменитой по причине, никак не связанной с нацистским блеском и мишурой. Благодаря ее разрекламированности она стала широко известным символом отношения нацистов к культуре. Люди обращали внимание, либо после посещения спектакля, либо после прочтения отзывов о нем в прессе, что один из главных персонажей, Фридрих Тиман (Фейт Харлан), отрицал все интеллектуальные и культурные идеи и представления, споря в ряде сцен со студентом Шлагетером о том, что их следует заменить вопросами крови, расы и жертвы во имя нации. В ходе одного такого спора Тиман говорил: «Когда и слышу слово „культура“, я снимаю свой браунинг с предохранителя!»[965] Для многих культурных немцев это стало итоговым выражением отношения нацистов к искусству, и сама фраза быстро разошлась в народе, совершенно вырвавшись из изначального контекста. Вскоре ее стали часто приписывать разным лидерам нацистов, в первую очередь Герману Герингу, и по ходу упростили до более цепкой, недостоверной, но часто повторяемой фразы: «Когда я слышу слово „культура“, я достаю свой пистолет!»[966]

«Против антигерманского духа»

I