Нацистское руководство не имело особых проблем с университетами, поскольку, в отличие от ситуации в некоторых других странах, все они получали финансирование от государства, а работники университетов все были гражданскими служащими. Поэтому закон от 7 апреля 1933 г., который утверждал снятие с должностей политически ненадежных государственных служащих, повлиял на них самым прямым образом. К началу академического 1933–34 года было уволено 313 профессоров с докторской степенью, а число уволенных достигло 1145 человек из 7758 университетских преподавателей, что составило почти 15 %. В Берлине и Франкфурте эта доля составила почти треть. К 1934 г. примерно 1600 из 5000 университетских преподавателей были вынуждены оставить свою работу. Большинство уволенных преподавателей потеряли свои должности по политическим причинам, примерно треть — из-за того, что были евреями[977]
. Произошел массовый исход академических кадров. Эмигрировало 15,5 % университетских преподавателей физики, а из Гёттингенского университета ушло или было исключено столько физиков и математиков, что сам образовательный процесс оказался серьезнейшим образом подорван[978]. В целом те, кто уходил, были лучше тех, кто оставался. Исследование работ университетских биологов показало, что 45 человек, оставивших свою работу и выживших в войне, в период с 1945 по 1954 год имели в среднем 130 цитат на человека по стандартному индексу цитирования в научных работах, а соответствующий показатель для выживших и оставшихся на работе 292 человек составил лишь 42[979].Всемирно известные ученые увольнялись со своих постов в немецких университетах и исследовательских институтах, если они были евреями, или имели жен-евреек, или были известны как критики нацизма. Среди них было двадцать прошлых или будущих лауреатов Нобелевской премии, например Альберт Эйнштейн, Густав Герц, Эрвин Шредингер, Макс Борн, Фриц Габер и Ганс Кребс. Эйнштейн, чья теория относительности произвела революцию в современной физике, жил в Берлине двадцать лет. Во время своего визита в Америку в январе и феврале 1933 г. он из-за океана осудил жестокость и насилие нацистов после пожара рейхстага. В ответ правительство экспроприировало его собственность, а министр образования приказал Прусской академии наук исключить его из своих рядов. Эйнштейн опередил их, подав в отставку первым, что вызвало общественное возмущение и обвинение его со стороны Академии в распространении выдумок о жестокостях за рубежом. Он снова отправился в Соединенные Штаты и провел остаток своей жизни в Принстоне[980]
. «Знаете, я считаю, — писал он 30 мая своему коллеге Максу Борну, который также отправился в изгнание, — что я никогда не имел сколько-нибудь хорошего мнения о немцах (в моральном и политическом отношении). Однако должен признать, что уровень жестокости и трусости, который они продемонстрировали, стал для меня настоящим сюрпризом»[981].Химик Фриц Габер не разделял пацифистских и космополитических убеждений Эйнштейна, на самом деле он в большой степени нес ответственность за разработку отравляющих газов, которые использовались в военных действиях 1914–18 гг., и, несмотря на то что был евреем, не попал под волну увольнений из-за своей военной службы, однако увольнение большого числа еврейских коллег из его института заставило его уйти в отставку 30 апреля 1933 г., при этом он открыто объявил, что не потерпит указов, кого ему следует или не следует выбирать в качестве своих помощников. Он уехал в Кембриджский университет, где чувствовал себя очень неуютно, и умер на следующий год[982]
. Потеря таких знаменитых личностей была крайне тревожной для многих людей в научном сообществе Германии. В мае Макс Планк, который не был евреем, также знаменитый ученый, ставший к этому времени президентом ведущего института научных исследований Германии, Общества кайзера Вильгельма, добился приема у Гитлера, чтобы выразить личный протест. Как он вспоминал позже, в ответ он услышал безоговорочное утверждение о том, что невозможно проводить различия между евреями: «Евреи все коммунисты, а они — мои враги… Все евреи держатся друг за друга как репей. Где бы ни появился один еврей, там сразу же соберутся другие»[983].