Третий рейх

Снаружи он выглядел как любой другой бар с террасой: сдвинутые вглубь стулья и капли воды, падающие с концов зонтов. Зато внутри царило радостное оживление. Казалось, дождь смыл все преграды, и туристы и местные, собравшись вместе в устрашающих количествах, вели между собой диалог с помощью жестов, неразборчивый и бесконечный. В глубине бара, рядом с телевизором, я увидел Ягненка. Он подозвал меня знаками. Я дождался, пока мне принесут кофе с молоком, после чего подсел за его столик. Начал он с обычных вежливых фраз. (Ягненок сетовал на дождливую погоду, причем беспокоился не за себя, а за меня, приехавшего погреться и позагорать на пляже и т. п.) Я не стал ему говорить, что на самом деле счастлив, что идет дождь. Через какое-то время он спросил меня про Чарли. Я сказал, что тот уехал в Барселону. С кем? — осведомился он. Вопрос удивил меня; так и подмывало ответить, что это не его дело. Поколебавшись, я решил, что этого не следует делать.

— С Ингеборг и Ханной, конечно, а ты думал, с кем?

Бедняга заметно смутился. Да ни с кем, выдавил он из себя улыбку. На запотевшем оконном стекле кто-то нарисовал сердце, пронзенное стрелой. Сквозь рисунок открывался вид на Приморский бульвар и серые сходни. Немногочисленные столы в глубине бара были оккупированы молодежью; эти юноши были единственными, кто сохранял известную дистанцию по отношению к туристам; то была стена, которую негласно признавали как те, кто толпился у стойки — целые семейства и пожилые мужчины, так и те, кто находился в зале, и которая разделила посетителей пополам, на две группы. Ни с того ни с сего Ягненок стал рассказывать мне какую-то странную и бессмысленную историю. Говорил он скороговоркой и вроде бы по секрету, наклонившись над столом. Я с трудом его понимал. История была каким-то боком связана с Чарли и Волком, но слова, произносимые при этом, казалось, я слышал во сне: ссора, блондинка (Ханна?), ножи, дружба, что превыше всего… «Волк — отличный мужик, я его знаю, у него золотое сердце. Чарли тоже. Но, когда они выпьют, с ними никакого сладу». Я кивнул. Мне было все равно. Неподалеку какая-то девушка внимательно разглядывала погасший камин, превращенный теперь в гигантскую пепельницу. Снаружи с новой силой полил дождь. Ягненок угостил меня коньяком. Тут появился хозяин и включил видео. Для этого ему пришлось залезть на стул. Оттуда он провозгласил: «А сейчас я поставлю вам видео, ребятки». Никто не обратил на него внимания. «Вы шайка бездельников», — сказал он как бы на прощанье. Фильм был о мотоциклистах, выживших после ядерного взрыва. «Я уже видел его», — сказал Ягненок, вернувшийся с двумя рюмками коньяка. Хорошего коньяка. Девушка возле камина заплакала. Не знаю, как это объяснить, но она была единственной во всем баре, кто, казалось, здесь отсутствует. Я спросил Ягненка, отчего она плачет. «С чего ты взял, что она плачет? — сказал он. — Я, например, с трудом различаю ее лицо». Я пожал плечами; на экране телевизора тем временем двое мотоциклистов ехали через пустыню; один из них был одноглазым; на горизонте возникли развалины города: разрушенные бензоколонка, супермаркет, банк, кинотеатр, отель… «Мутанты», — сообщил Ягненок, повернувшись ко мне в профиль, чтобы разглядеть происходящее на экране.

Рядом с девушкой у камина стояла другая девушка и еще парень, которому с одинаковым успехом можно было дать как тринадцать, так и восемнадцать лет. Оба глядели на плачущую и время от времени гладили ее по спине. У паренька все лицо было в прыщах; тихим голосом он говорил что-то на ухо девушке; казалось, он не столько утешает ее, сколько старается убедить в чем-то, одновременно кося глазами на экран, дабы не упустить самые жестокие сцены фильма, которые, впрочем, следовали одна за другой. По существу, лица всех молодых, за исключением той девушки, были обращены к экрану, привлеченные то ли звуками борьбы, то ли музыкой, предшествовавшей кульминационным моментам схваток. Остальное в этом фильме их или не интересовало, или они его уже видели.

Снаружи дождь все не утихал.

И тут я вспомнил о Горелом. Где он теперь? Неужели он способен просидеть весь день на пляже под своими велосипедами? На мгновение у меня перехватило дыхание и остро захотелось сию же минуту побежать проверить это.