Третий Рим. Имперские видения, мессианские грезы, 1890–1940

В своем внимании к идее Третьего Рима насекомые Пелевина подмечают явление, которое было распространено в различных сферах с момента «упадка и развала» Советского Союза. Ученые, политики и религиозные деятели, творческие личности и предприниматели видели в этом все более пластичном средневековом понятии формулу, широко применимую к меняющемуся обществу. Такая гибкость, разумеется, вызывает подозрения в ее исторической подлинности. Отмечая, что к концу 1980-х «Третий Рим вновь вошел в русские исторические исследования, взяв реванш», историк Пол Бушкович указывает на проблему, присущую такому вниманию: «История Третьего Рима в русской историографии представляет собой случай триумфа настоящего над прошлым, анахроничного чрезмерного акцента современных исследователей, работающих с современными понятиями, на идее сомнительной значимости» [Bushkovitch 2000: 392, 399]. Беспокойству Бушковича вторит историк Маршалл По, который пишет следующее: «“Третий Рим”, таким образом, это результат проекции современной мысли… на поверхностно схожую более раннюю концепцию» [Рое 2001: 429]. При этом По признает, что именно такой процесс проекции создает легитимную область изучения для исследователей концепции Третьего Рима: как этот термин использовался для поддержки существовавших ранее идей русской национальной идентичности и как отражал их исчезновение.

В 1991 году, когда распалась советская империя, Андрей Фадин опубликовал статью под названием «Третий Рим в третьем мире: Размышления на руинах империи». Признавая, что советский мир, ранее являвшийся противовесом «первого мира», то есть Запада, «пал», Фадин задается вопросом, как Россия преодолеет потерю своего самосознания и разобщение в последующие годы[436]. Десять лет спустя в подробной статье, вышедшей в ежемесячной газете «Спецназ России», Егор Холмогоров дал один из возможных ответов на вопросы, схожие с заданными Фадиным, отметив, что сама концепция Третьего Рима предоставила русским мощное национальное самоопределение, поставив «Россию на ни с чем не сравнимое место в истории». Холмогоров подчеркнул, что «нет ни одного сколько-нибудь образованного русского, который бы не знал слов про “два Рима падоша, а третий стоит, а четвертому не быти”»[437]. Стремясь реализовать крайне империалистическое толкование этой идеи, он призывал русских «всех возможных кандидатов на римский скипетр отгонять пинками, дубинкой и ядерными ракетами – и никак иначе» [Там же]. Националистическая организация «Память» тоже сочла эту идею полезной.

Есть и другие, менее экстремальные варианты применения формулы про Третий Рим. Существует немало примеров религиозного и мистического использования этого термина в последние десятилетия. Статьи, посвященные размолвкам между Русской православной церковью и католичеством или русским православием и патриархатом Константинополя, словами «Третий Рим» заменяли весьма удачно в ходе полемики слово «Россия». В статье 2000 года Алексей Макаркин заявил, что «Третий Рим поссорился со вторым»[438]. Он пояснил, что две церкви спорили относительно духовной юрисдикции, как это часто случалось в прошлом. Тем временем произведения, отражающие христианско-апокалиптическое мировоззрение наряду с утверждением мессианской значимости России, в особенности в сравнении с декадентским Западом, на удивление многочисленны. Представления о пророческой важности Третьего Рима нравились как художникам, так и писателям[439]. Однако эта тема не мешала открываться Западу: в апреле 2003 года в статье, упоминающей высказывания русских, посещавших Рим, Ольга Дмитриева написала о восторге, который обитатели Третьего Рима испытывали при виде «первого», хотя и признает, повторяя обычное упоминание о русском Риме, что римляне вряд ли догадываются об этом статусе русских[440].

Рис. 15. Казино «Третий Рим», Ялта, 2003