В рецензии 1912 года Валерий Брюсов написал, что Мережковский продемонстрировал определенную последовательность в своем произведении, которую Брюсов охарактеризовал так: «Все это один путь». Брюсов на том этапе пренебрегал «чисто эстетической точкой зрения» на роман Мережковского, но характеризовал его тем не менее как важную «летопись исканий современной души как бы дневник всего того, что пережила наиболее чуткая часть нашего общества за последнюю четверть века [Брюсов 1973: 56, 63]. Как отмечали другие критики в своих обзорах трилогии, она послужила своей цели в период между 1895-м и 1905-м. Мережковский рассматривал и описывал Рим как часть российского прошлого, утверждая актуальность Рима для России и актуальность России для Европы. При этом он основывался на определенных исторических моментах для создания повествования о наиболее значимом, по мнению автора, для его современников. Белый позднее написал в своей рецензии на трилогию: «Со страниц всемирной истории глянули на нас родные очи, знакомые… все тот же Мережковский в образах прошлого сумел воскресить лик небывалого будущего, и вся история превратилась в искание единого лика» [Белый 1969: 417–418]. В последующие годы даже те писатели, которые по понятным причинам обвиняли Мережковского в излишней схематизации, опирались в собственных работах на созданные им в его романах мифы о России, а Рим выступал основным орудием спора в рассуждениях о национальной идентичности России. Аспекты разработанной Мережковским парадигмы отношений римского, имперского Запада и русского православного Востока, наряду с его увлеченностью идеей России как объединяющего Третьего Рима, всплывала на поверхность в разных формах в последующие десятилетия, невзирая на радикальные перемены, которые принесла большевистская революция. В «Христе и Антихристе» Мережковский создал ряд влиятельных понятий, сделавших дискурс о Риме и России, к которому обращались другие русские писатели, тоже стремившиеся определить свою нацию, свой мир и роль искусства в этом мире.
Глава вторая
Оставленная империя?
Римские романы Валерия Брюсова
Я все мечты люблю, мне дороги все речи, И всем богам я посвящаю стих.
Читая роман Мережковского «Юлиан Отступник», выходивший частями в журнале весной 1895 года, Валерий Брюсов был в восторге. «“Отверженный” с каждой книжкой журнала делается все лучше и глубже», – писал он в письме своему другу Петру Перцову [Брюсов 1927а: З][161]
. В том же году он записал в своем дневнике, что, создав такое произведение, Мережковский должен «занять одно из первых мест в русской литературе»[162]. Брюсов амбициозен, он младше Мережковского на восемь лет, о французских символистах, помимо других источников, читал «О причинах упадка»[163] Мережковского и мечтал увидеть создание русского символистского движения – и к тому же играть одну из главных ролей в этом процессе. Мережковский, с его упором на идеализм и индивидуализм и его попытками создания «новой» литературы, хотя и не всегда был последователен в своей филоСофии, возгласил век новой литературы, к которой так стремился Брюсов[164]. Брюсов с удовлетворением отметил в своем дневнике 1893 года, что «все» читают «Символы» Мережковского, что он сам теперь стал декадентом и что «другие восхваляют символизм. Браво!» [Брюсов 19276: 13][165].Первая книга стихов Брюсова с характерным названием «Chefs dbeuvre» («Шедевры») вышла в 1895 году, тогда же был издан первый роман Мережковского. И хотя отзывы на нее были в основном отрицательные, она тем не менее вошла в число произведений, демонстрировавших, что новое движение в русской литературе в самом деле набирало силу [Grossman 1985: 99]. К 1899 году Брюсов стал играть ведущую роль в новом модернистском издательстве «Скорпион», а год спустя завоевал похвалы критики за сборник поэзии «Tertia vigilia», чье латинское название («Третья стража»), связанное с предрассветным промежутком караула у римлян, также намекало на изменения, которые русские писатели ощущали на пороге нового столетия [Гиндин 2000–2001, 2: 19]. В 1904 году Брюсов стал редактором журнала «Весы», который под его руководством познакомил читающую русскую публику с широким кругом западноевропейских писателей и в то же время предоставил площадку для общения большому количеству русских модернистов[166]
. Символистское движение в России, возглавляемое Брюсовым, обрело зрелость.