Третий секрет

— Курия и так сосредоточила в своих руках слишком большую власть. Мы все ворчим по поводу бюрократии, но ничего с ней не можем поделать. Почему? Потому, что она нас устраивает. Она ставит стену между нами и тем, чего мы хотим не допустить. Все можно свалить на Курию. Так с какой стати будет Папа, полностью сросшийся с этим учреждением, стараться его реформировать? Да, произойдут какие-то перемены, все папы пытаются что-то подлатать, но никому еще не удавалось уничтожить все и выстроить заново. — Старик посмотрел в глаза Валендреа. — Особенно тому, кто сам является порождением этой системы. Давайте спросим себя, неужели у Валендреа хватит на это храбрости?

Он выдержал паузу.

— Я думаю, нет.

Валендреа отпил глоток кофе. Затем он поставил чашку на стол и спокойно обратился к архивариусу:

— Насколько я понимаю, ваше преосвященство, всем ясно, за кого вы голосуете.

— Это мое последнее голосование, и я хочу, чтобы мой голос услышали, — заявил старик.

Он пренебрежительно склонил голову.

— Это ваше право, ваше преосвященство. Я не стану мешать вам.

В центр зала выступил Нгови.

— Думаю, что хватит дебатов. Давайте закончим завтрак и вернемся в капеллу. Там мы сможем более подробно все выяснить.

Никто не стал ему возражать.

Валендреа был доволен этой дискуссией.

Небольшое оживление пойдет только на пользу.

Глава LI

Меджугорье, Босния и Герцеговина

29 ноября, среда

9.00

Катерина начинала беспокоиться. Уже час как она проснулась и увидела, что Мишнера рядом нет. Прошла гроза, но утро обещало быть теплым, хотя и пасмурным. Сначала она решила, что он спустился выпить кофе, но когда несколько минут назад она зашла в столовую, его там не оказалось. Она спросила у женщины-портье, но та ничего не знала. Думая, что он мог пойти в церковь Святого Якова, она направилась туда. Но Мишнера нигде не было. Уйти и не сказать куда было не в привычках Колина, а его сумка, бумажник и паспорт остались в номере.

Катерина стояла на оживленной площади перед церковью и раздумывала: не попросить ли помощи у патрульных солдат? Уже начали приходить автобусы с новыми партиями паломников. На улицах появлялся первый транспорт, торговцы открывали свои магазины.

Накануне они провели прекрасный вечер. Их разговор в ресторане придал ей сил, а то, что последовало за ним, сблизило их еще больше. Она уже решила ничего не рассказывать Альберто Валендреа. Она приехала в Боснию, чтобы быть с Мишнером, а не за тем, чтобы шпионить за ним. Пусть Амбрози и Валендреа думают о ней, что хотят. Она рада, что оказалась здесь. Теперь ей безразлична карьера журналистки. Она уедет в Румынию и будет помогать тем детям. Пусть ее родители гордятся ею. Пусть и она гордится. Пусть впервые в жизни сделает что-то хорошее.

Все эти годы Катерина винила Мишнера, но сейчас поняла, что в случившемся виновата и она. И виновата больше, чем он. Мишнер любил Бога и церковь. Она любила только себя. Но теперь все будет по-другому. Она сделает все для этого. За ужином Мишнер посетовал, что никогда не спасал ничьей души. Возможно, он ошибался. Ее душа станет первой.

Она перешла улицу и поискала его в туристическом павильоне. Но там никто не видел человека, похожего по описанию на Мишнера. Она прошла по тротуару, заглядывая в магазины в надежде, что он расспрашивает там об остальных очевидцах. Затем инстинктивно посмотрела в ту сторону, куда они ходили вчера, вдоль тех же рядов белых оштукатуренных домиков с красными черепичными крышами, где жила Ясна.

Подойдя к ее дому, Катерина постучала. Ответа не последовало.

Катерина вернулась на тротуар. Ставни дома закрыты. Она немного подождала, не покажется ли внутри какой-то признак жизни, но в доме было тихо. Катерина не заметила машины Ясны около дома.

Она побрела обратно в гостиницу.

Из дома напротив выскочила женщина и закричала по-хорватски:

— Это ужасно! Ужасно! Помоги нам, Боже!

Неподдельное страдание в ее голосе встревожило Катерину.

— В чем дело? — крикнула она, напрягая все свои познания в хорватском языке.

Пожилая женщина остановилась. В ее глазах застыл испуг.

— Ясна. Ее нашли на горе у креста, ее ударило молнией!

— Она жива?

— Я не знаю. За ней пошли.

Женщина совершенно обезумела и находилась на грани истерики. Из ее глаз текли слезы. Она постоянно крестилась и сжимала в руке четки, между всхлипываниями бормоча молитвы.

— Матерь Божья, спаси ее. Пусть она не умрет. Она благословенна.

— Там все так серьезно?

— Когда ее нашли, она едва дышала.

Катерину осенила страшная догадка.

— А она была одна?

Женщина как будто не услышала вопроса и продолжала бормотать молитвы, прося Бога спасти Ясну.

— Она была одна? — повторила Катерина побелевшими губами.

Женщина смотрела на нее, с трудом пытаясь понять вопрос:

— Нет. Там был еще какой-то человек. Его тоже ударило молнией. Как и ее.

Глава LII

Ватикан

29 ноября, среда

9.30