Третий шаг

Лилия бежала по залитой дождём мостовой, не обращая внимания на сломанные каблуки. По щекам струился другой, особенный дождь, который зарождается где-то под рёбрами и иногда вырывается из плена наружу, разъедая глаза солью. Она неслась что есть сил, обгоняя автомобили, и будто бы ещё не вполне осознавала, где находится. Сон это, всего лишь жуткое сновидение, кошмар, от которого рано или поздно пробудишься, или жестокая реальность, похожая на вконец обезумевшего тирана? Длинные золотистые кудри выбрались из неудобной причёски и постукивали по спине, как бы подталкивая и помогая побеждать скорость. На светлом платье расползались, как ученические кляксы, пятна грязи. Лилия бежала по лужам, не видя других дорог, потому что всё ещё надеялась проснуться, когда ливень закончится. По разорванным колготкам струилась кровь – поранила ноги осколками от бутылки. Но боли будто не существовало – ничего, что позволило бы называться живым существом. Она напоминала фарфоровую куклу, которой управляла хитрая хозяйка. Ещё немного – и разобьётся под звонкий смех безжалостной коллекционерки.

Наконец Лилия остановилась возле центральной больницы, где работал её муж. Сжаты      й в руке телефон безнадёжно вибрировал. Наверное, администрация школы пытается достучаться до пропавшей учительницы. Она ведь ещё не успела сообщить им, почему не смогла прийти на выпускной. Несколько минут назад девушка услышала в трубке прерывающийся голос матери, странный шум на заднем фоне и чьи-то громкие крики.

– Мы попали в аварию, дочка… Твой папа и брат… Они… они…

– В критическом состоянии, – подтвердили в больнице, когда Лилия ворвалась в старое обшарпанное здание с намытыми, пахнущими хлоркой полами.

– Отведите меня к ним, прошу! Отведите! – упав на колени, взмолилась девушка. Её чёрные, вымазанные тушью щёки подрагивали в такт сбивчивым фразам.

– Прошу прощения, но вам туда нельзя…

– Филипп… Тогда дайте мне Филиппа… – прохрипела Лилия и потеряла сознание, всё ещё цепляясь за слабую надежду на спасительное пробуждение. Тогда она укутается одеялом и повернётся к окну, чтобы поймать в невидимый ловец утренний лучик солнца. Она обнимет себя за плечи и едва слышно шепнёт: «Ничего страшного. Это всего лишь сон».

Лилия очнулась от едкого запаха нашатырного спирта.

– Боже, милая! Как ты себя чувствуешь? – раздался над её ухом ласковый голос мужа. Таким тоном иной раз говорят психиатры, чтобы успокоить разбушевавшегося пациента.

– Филипп… – пробормотала Лилия. – Филипп… Что же теперь делать?

– Боюсь, мы здесь совершенно бессильны, – развёл руками хирург, отворачивая лицо и подходя к окну. Он налил из графина немного воды и предложил Лилии. Она отодвинула от себя стакан и резко вскочила на ноги. Голова продолжала кружиться, и девушка, боясь снова потерять равновесие, вцепилась в стул, но не села. Она продолжала стоять, не в силах унять дрожь в коленях, и умоляюще смотрела на лысеющий затылок успешного врача.

– Ты должен спасти их, Филипп! Должен!

– Но я ведь не Бог, милая, – всё таким же приторно-слащавым тоном проговорил хирург. Он до сих пор не нашёл в себе сил обернуться и взглянуть на жену. – К тому же операция стоит больших денег… Мы не потянем, любимая, у нас ведь будет ребёнок!

– Ребёнок? – правая бровь Лилии заметно изогнулась, как случалось всякий раз, когда она теряла контроль над своими эмоциями. – Да лучше бы он вообще не рождался… у такого отца!

– Замолчи! – Филипп наконец повернулся. Его глаза сверкали, как у хищника, который приготавливается к прыжку, чтобы растерзать жертву. – Вырвать бы твой язык за такие слова!

5

Уже смеркалось, когда Тирей вернулся в родной дом и, обняв жену, сообщил ей страшную весть о смерти бедной Филомелы. Но Прокна даже не изменилась в лице, только на пару минут замолчала и, отбросив со лба толстую каштановую прядь, предложила фракийскому царю сесть за стол.

– Ты ведь, наверное, голоден, – как-то странно сощурившись, пропела жена. Она провела пальцами по смуглой коже Тирея и оставила на лбу влажный поцелуй.

– Мне очень жаль, Прокна. Я знаю, как сильно ты любишь свою сестру, – фракийский царь послушно сел за длинный стол, который обыкновенно был уставлен самыми разнообразными яствами. Тирей обожал устраивать грандиозные пиры, где друзья выпивали вместе с врагами, высоко поднимая переполненные кубки во славу Диониса.

– О да, безумно люблю! – хищно сверкая глазами, проворковала Прокна. – На самом деле я уже получила послание, – сказав это всё тем же пугающе-загадочным тоном, она удалилась из пиршественной залы, в которой сегодня было непривычно тихо, словно в один миг вымер весь человеческий род. Тирей облокотился на кресло и задумался. На лбу обозначились морщины, между бровями пролегла тревожная складка.