Третий шаг

– Плевать, они всё-таки чужие, – махнула рукой Лилия, не обращая внимания на возмущённый возглас судьи. – А вот он… он… Он должен был их спасти! И то, что я сделала… Это возмездие! И если бы всё повторилось, я поступила бы точно так же. Но даже так ему всё равно никогда не искупить свой грех!

– Выведите её из зала, в самом деле!

– Кто-нибудь!.. Заставьте эту умалишённую замолчать!

Филипп возвращался домой после ночной смены и неудачной операции. Человек скончался прямо на операционном столе, и это он, успешный хирург с многолетним стажем, допустил ошибку ценою в жизнь. Не то чтобы его так сильно волновала чья-то смерть, за долгие годы он почти привык к этому, да и вообще относился к нашему бренному существованию с откровенным цинизмом. Дело в том, что совершённая ошибка могла серьёзно повредить его репутации. Огнев тяжело вздохнул и забрался под одеяло в надежде, что восьмичасовой сон поможет хотя бы на время забыть о случившемся. Он повернулся к стене и вдруг ощутил рядом с собой что-то твёрдое и холодное…

– Она задушила собственного ребёнка и подкинула мужу его труп! Да я бы вообще её казнила!

– А они ещё хотят признать её сумасшедшей и отправить в психушку.

– Правда? А я слышал, ей дали пожизненное!

– Поверить не могу, что такое чудовище учило мою Машеньку!

Яркая молния расколола угрюмое небо на две неравные части. Бог грома издал такой страшный вопль, что сама земля затряслась и заскрежетала зубами, охваченная непреодолимым ужасом. Птицы с безумными криками разлетелись в стороны, спеша поскорее укрыться в уютных гнёздах. Лишь соловей да ласточка¹⁴ бесстрашно кружились над опустевшим миром и ждали дождя, как грешник ждёт искупления.

Третий шаг

Сцена 1. Стихийное бедствие

– Отправляется поезд триста семьдесят шестой «Москва‑Воркута»… Отправляется поезд триста семьдесят… – нахмуренный молодой человек в коричневой вельветовой куртке прикрыл уши руками. Ему всё равно, какой поезд и куда отправляется. Он не собирается никуда ехать. И вовсе не обязательно отбрасывать непослушные белые пряди. Пусть хоть что‑нибудь закроет его проклятые зрением глаза.

Впрочем, срываю ненужные маски (всё‑таки не на театральных подмостках). Этот сгорбленный уставший молодой человек на вокзале – я. Как только я опустился на мягкое кожаное кресло, мой желудок огласил помещение рёвом неутомимого голода. Мне захотелось громко рассмеяться, но случайные соседи уже и так неодобрительно косились на мою грязную физиономию. Поэтому я молча проглотил скептическую насмешку над самим собой: только что мечтал просто присесть, а теперь мечтаю о вкусной еде. Парадоксальна сущность человеческая и двойственна: всё время зазубривал это дурацкое определение: «человек – биосоциальное существо», хотя можно было бы сказать проще и понятнее: говорящая мразь. Биологического в нас значительно больше, но из‑за безумного самосознания мы выглядим слабее и ничтожнее диких зверей. Наши желания безграничны, а животные умеют довольствоваться одним «здесь и сейчас». Разве это не та мудрость, к постижению которой мы так стремимся? Желудок сделал ещё несколько пируэтов в пределах стен своей крепости. Но у меня были только пустые карманы и аптечка в чёрном рюкзаке. Аптечка – это старая привычка, как бы напоминающая, что я однажды связал себя клятвой с Гиппократом.

– В случае стихийного бедствия сохраняйте спокойствие… В случае стихийного бед… – ворвался грубый женский голос. Откинул голову назад, закрыл глаза и представил, как начинает буйствовать чертовски голодная земля. И тогда все эти люди становятся потенциальными жертвами, что прекрасно сознают, но всё‑таки остаются неподвижными. Им приказали сохранять спокойствие, и они не знают, что такое паника.

Внимательно посмотрел на проглоченных пастью очереди незнакомцев и подумал, что сохранять спокойствие в принципе забавно. Начинается страшное землетрясение, ломаются стекла, вылетают двери, обрываются провода, и в воздухе виснет лишь отголосок: «покойствие‑койствие‑ойствие», а суетливая девочка с чёрным паспортом замирает у билетной кассы, становясь всего лишь частью нового паноптикума. Старичок с трясущейся головой излечивается от паралича страхом сделать лишнее движение. Панк в косухе губами прилипает к горлышку бутылки с портвейном, предпочитая умереть с повышенным содержанием алкоголя в крови. Тогда какой‑нибудь фотограф сверху, смеясь и подтрунивая, запечатлеет эти застывшие статуи‑фигуры…

Лёг на освободившиеся места под табличкой «для инвалидов» и положил руки под голову. И если бы кто‑нибудь посмел согнать меня отсюда, я бы сказал: «Сохраняйте спокойствие и катитесь в свои душные вагоны». И это вполне справедливо: вокзал – их временное пристанище, они приходят сюда, чтобы купить билеты или дождаться своего поезда. А я всего лишь бездомный бродяга, который собрался здесь умереть.

Мне стало холодно, поэтому я приподнялся на локтях, снял грязную вельветовую куртку и укрылся ей как одеялом. Казалось бы, ничего не изменилось, но что‑то всё‑таки поменялось.