Третий шеар Итериана

— Лили — мой друг. Самый близкий друг, который появился у меня за эти годы. Кроме нее мало кто принимал участие в моей судьбе. Она многому меня научила, уберегла от многих ошибок. От боли. От сомнений. Альвы — по-своему целители, но лечат не тело, а душу. Вернее, душу через тело.

Он боялся, что Софи не поймет, но врать и оправдываться не хотел.

Пусть она задаст другой вопрос. Пусть спросит, любит ли он ее, нужен ли ему кто-нибудь кроме…

— Очень плохо было? — Софи осторожно, словно опасаясь, что ее прикосновения могут причинить боль, погладила его по плечу.

— Иногда.

— И часто приходилось… лечиться альвами?

— Нет, — он улыбнулся постановке вопроса, в котором остатки ревности скрыло под собой неподдельное сочувствие. — У меня было другое лекарство.

Вместо дальнейших объяснений притянул ее к себе и сжал в объятьях.

А она не спрашивала больше ни о чем и спустя несколько минут уже крепко спала, оставив позади самый безумный в своей жизни день…

Роза прижилась. Цветок из чужого мира с бархатными, почти черными лепестками.

Пустила корни. Впитала соки земли. Выпустила молодые побеги.

Через несколько дней вырастет в невысокий кустик и даст новые бутоны…

Как давно она не занималась этим. А ведь прежде любила возиться с цветами. Гордилась своим садом, чудесным даже для альвов. Домом, стены которого расписывала сама и оживляла рисунок, заставляя камень принимать объем и форму, превращаясь в причудливый барельеф. Рожденные ее кистью и магией цветы немногим уступали растущим в саду, птицы, казалось, вот-вот вспорхнут с ветвей и огласят округу пением, а насторожившая уши лань, заслышав незнакомые шаги, скроется среди подпирающих кронами крышу деревьев…

Сада больше нет. Она сама иссушила землю, убив все живое на ней. И дом… Он тоже был живым, а теперь с каменных цветов осыпались песком лепестки, и птицы потеряли крылья…

Но роза ведь прижилась.

И трава. Пусть будет хотя бы трава. Ветер носит семена, они лежат где-то в мертвой земле…

Она вольет отнятую когда-то силу в землю, оживив и ее, и крохотные зернышки, а потом…

…потом она поднимется и войдет в дом.

Не сегодня.

Завтра.

Или послезавтра.

У нее много времени.

Альвы живут долго. Так долго, что в некоторых мирах их считают бессмертными. Еще нескоро родная стихия примет ее, некуда спешить. Можно лежать на земле рядом с кустиком черной розы, слушать, как прорастают травы… возможно, деревца — ветер щедр на подарки…

А дом подождет. Он давно уже ждет, потерпит еще немного.

Она еще не готова переступить порог. Даже заглянуть в смотрящие на нее с укоризной очи-окна. Жмурится всякий раз, натыкаясь взглядом на их темную, угрюмую глубину. Прячется от отражений прошлого. Губы кусает, глотает слезы, заворачивается, как в покрывало, в теплую землю, глубже и глубже…

Хорошо, что рядом никого — лишь дом. Но дом и не такой ее видел, в последний раз, когда… А другим незачем.

Только кажется вдруг, что смотрит кто-то… не дом, кто-то еще… Как будто жалеет, как будто бы ей нужна его жалость… И обнимает с землей, и слезы снимает шершавыми губами с век… Баюкает…

Это сон. Сон, конечно же.

Она поспит под шорох поднимающихся трав. Успокоится. А потом откроет глаза и заглянет в душу дома… в свою душу, которую оставила здесь когда-то… И краски — это хорошие краски, они не должны были испортиться. Нужна лишь капелька силы и немного воды из протекающего в низине ручья…

Но после ей все равно надо будет вернуться. Она знает. Помнит. Ничего еще не закончилось…

После. Когда цветы на стенах опять расцветут…

Софи заворочалась, придвинулась поближе, обхватила обеими руками его плечо, словно опасаясь, что он снова уйдет.

— Где ты был? — пробормотала сонно.

— В саду, — не солгал он.

— И что там?

— Там все хорошо.

Глава 29

Хороший дом.

Генрих, проснувшись пораньше, обошел комнаты, кроме тех, что заняты были жильцами, и еще раз убедился: хороший. Не сравнить с тем, что достался ему когда-то от родителей и в котором жили они с Аллей, тот не дом был, а целый дворец: два этажа, библиотека, охотничья комната, музыкальная, бальный зал, в котором матушка еще устраивала приемы, а он все хотел переоборудовать под домашний музей, да так и не сподобился… Но, с другой стороны, там без прислуги не обойтись было, чужие люди сновали день-деньской туда-сюда, незаметные вроде бы, но и незаменимые: горничные, кухарки, печники, садовников аж трое, грум при конюшне, а с ним мальчишка-помощник, еще народ какой-то — он и не помнил всех. А здесь — только свои, семья. Тихо, уютно. Самое то, чтобы старость встретить, ведь она, старость, разгадала уже на долгие годы отсрочивший ее приход обман Дивного мира и вознамерилась взять реванш…

Захватив вчерашние газеты, Лэйд выбрался на террасу. Присел в плетенное кресло.