Третий шимпанзе

Поначалу я по неведению полагал, что неомеланезийский — приятное исключение среди остальных языков мира. Очевидно, что он сложился всего за два века, прошедших с тех пор, как английские суда начали посещать Новую Гвинею; однако я предполагал, что этот язык развивался на основе упрощенного, «детского» языка, на котором колонисты говорили с местными жителями, которых считали неспособными к освоению английского. Но, как я потом узнал, существуют десятки других языков, сходных по структуре с неомеланезийским. Они возникали независимо друг от друга в разных частях земного шара, при этом словарный запас заимствовался из разных языков: английского, французского, голландского, испанского, португальского, малайского или арабского. Они чаще всего появлялись там, где создавались плантации, фактории и торговые поселения, где сталкивались группы людей, говорившие на разных языках и нуждавшиеся в поддержании общения друг с другом, но которые в силу обстоятельств социального характера не могли прибегнуть к традиционному способу решения этой задачи (когда каждая из групп учит язык другой). Во многих случаях на всей территории тропической Америки и Австралии, а также на тропических островах Карибского моря, Тихого и Индийского океанов, европейские колонисты ввозили рабочих издалека, и говорили эти люди на разных языках. Другие европейские колонисты основывали фактории или торговые поселения в уже и без того плотно населенных районах Китая, Индонезии или Африки.

В силу значительных социальных барьеров между господствующими колонизаторами и привезенными рабочими или местным населением первые не желали, а вторые не могли изучать язык другой группы. Обычно колонизаторы презирали местное население, но в Китае это презрение было взаимным: когда английские торговцы основали торговое поселение в 1664 году в Кантоне, китайцы точно так же не желали унижать себя изучением языка «белых дьяволов» или обучать тех китайскому, как и англичане не желали учиться у варваров-китайцев или их обучать. Даже если бы этих социальных барьеров не существовало, у работников было мало возможностей изучить язык колонизаторов, поскольку первых было во много раз больше, чем управляющих. И колонистам было трудно учить «язык» работников, поскольку в действительности это часто оказывался не один язык, а множество разных.

Из кратковременного лингвистического хаоса, который сопровождал основание плантаций и устройство факторий, возникли упрощенные, но стабилизированные новые языки. В качестве примера можно рассмотреть эволюцию неомеланезийского. После того, как английские корабли начали посещать острова Меланезии, расположенные к востоку от Новой Гвинеи, примерно в 1820 году, англичане стали привлекать жителей островов к работе на сахарных плантациях Квинсленда и Самоа, где были собраны работники, говорившие на разных языках, принадлежащих к разным группам. Из этого вавилонского столпотворения и сложился неомеланезийский язык, словарный запас которого на 80 процентов заимствован из английского, на 15 процентов из языка толаи (язык меланезийской группы, на котором говорили многие из работников), а остальные — из малайского и других языков.

Лингвисты выделяют в возникновении новых языков две фазы: первоначальное формирование грубых, примитивных языков, называемых пиджинами, и последующее появление более сложных языков, называемых креольскими. Пиджины возникали в качестве второго языка, на котором говорили друг с другом колонизаторы и работники, у кого родные (первые) языки были разными, и при этом необходимо было общаться друг с другом. У каждой группы (колонизаторов и работников) сохраняется родной язык, который используется внутри своей группы; каждая группа использует возникший пиджин для общения с другой группой, а кроме того, работники на плантации, где собрали людей, говорящих на многих языках, могут пользоваться пиджином для общения с другими работниками. Примером того, как быстро возникает пиджин, может служить мой собственный опыт; вскоре после того, как я впервые прибыл в Индонезию, меня вместе с индонезийским сотрудником высадили с вертолета на необитаемую горную цепь, где нам предстояло наблюдать за птицами. У нас не было малайско-английского словаря, мы совершенно не знали языков друг друга и лишь могли научить один другого словам, указывая на предметы. Через неделю у нас выработался пиджин начальной стадии, основанный исключительно на индонезийских существительных, и использовали мы его для общения по поводу повседневных дел в нашем лагере: так, например, «рис огонь» означало «готовить рис», а «птица бинокль» — «наблюдать за птицами».