Третий слева (СИ)

Я заметил, как воины, с кем еще ночь проливали кровь против общего врага, сейчас готовы убивать по одному мановению пальца купца. Перехватил меч поудобнее, отдавать оружие без боя — это явно не про легионеров. Купец запыхтел, буравя меня злобным взглядом, но приказа на атаку не отдавал. Сейчас в нем боролись жадность и порядочность. Жадность хочет продать Проклятого властям и меч в придачу. Не знаю, что с клинком не так, но пробить неуязвимого Проклятого дорогого стоит. Совесть же пищит, убивать человека ради денег — это путь во тьму.

— Вон отсюда, — сказал, словно выплюнул прокисшие ягоды изо рта.

— Своих братьев гляну и только тогда уйду.

Купец молча развернулся, показывая, что с этого момента я перестал для него существовать. Бойцы рядом расслабились, но оружие не спрятали в ножны. Один из охранников махнул рукой, приглашая следовать за ним, двое пристроились следом. По спине то и дело пробегали мурашки от их колючих взглядов, и в голове мелькала картинка, как они бьют меня по темечку и уже бессознательного вышвыривают за стену. А там кричи не кричи, а меч не вернешь.

Но обошлось.

Привели в просторный сарай, воняющий до кислятины в горле лекарственными травами. Внутри светло из-за открытых в потолке люков, но они скорей для вентиляции, чем для света. Чуть более десятка раненых расположились на койках с виду более удобных, чем у нас в учебке. Мел лежал возле стены и самозабвенно храпел, склонив голову набок и положив правую руку себе на лоб. На умирающего мой всезнающий друг походил меньше всего. Подойдя, я не церемонясь гаркнул:

— Подъем! — никакого эффекта, даже храп не сбился.

Зато откуда-то из угла выскочила девица в сером платье и заверещала угрожающим шёпотом:

— Тиши ты, остолоп, раненых разбудишь.

— Лейм приказал этих выгнать взашей, — пробасил провожатый, силясь голосом добавить себе весомости.

— Это ему надо было сранья говорить, а не сейчас, когда в раненого столько лекарства влили, что он теперь и до утра не проснётся. Его разве что нести можно, и то нельзя, — зашипела она, видя, как охранники пристраиваются, дабы выполнить ее указание, — рана скверная, нельзя носить.

— А второй где? — похоже, у Мела выдался выходной.

— Во дворе воду носит, — женщина сразу поняла, о ком идет речь.

— А третий?

— Целитель возле него, — и по виду провожатого бойца сразу стало ясно, туда он точно не пойдет. Страх, сильно замешанный на уважении, промелькнул на недружественном лице.

Вышли наружу, и все не сговариваясь глубоко вдохнули свежего воздуха. Тихий обнаружился возле огромной бадьи с двумя ведрами, раздетый по пояс, но с мечом в ножнах.

— Собирайся, уходим. Нам еще командованию отчитываться, — выдал я правдоподобный предлог, — Мел пока тут останется.

Тихий подошёл к лавке, подобрал сохнущую рубаху, встряхнул и быстро надел.

— Что с Михланом?

— Целитель там.

— Это хорошо.

На том и порешили. Тихий оделся, нас молча вывели через неприметную калитку. Оказавшись за стеной, я чуть растерялся. Куда идти? Потом плюнул на все и выбрал путь на центр города, примерно туда, где мы начали свой бой, если верить словам Михлана. Глядишь, встретим своих, да прибьемся к какому-нибудь командованию. А они уже там все и решат.

После нашествия Проклятых на город без стона сожаления и не взглянешь. Часть зданий порушена, окна и двери в большинстве своем выломаны; то тут, то там валятся малопонятные сгустки чего-то мерзкого. И чем ближе мы подходили к центру города, тем дела обстояли все хуже и хуже. Наткнулись на дыру, где некогда находился дом, уходящую так глубоко, что дна не видно. На другой стороне часть строений смята в шар из камней, брёвен и остатков черепицы. Все аккуратно подогнано друг к другу, словно безумный каменщик постарался. Еще встретили дверь высотой в два человеческих роста, с искусной резьбой, но чуждый человеческому глазу. Возьми я описывать, не смогу при всем желании. Полотно чуть ходило, словно гонимое легким сквозняком. Ее обошли соседним кварталом. На небольшой площади с фонтаном в центре, если судить по развалинам, увидели скульптурную группу сражающихся людей. Ее тоже обошли. И все это сопровождалось лишь стуком сапог по мостовой.

А ведь это еще кому-то убирать и отстраивать. Ломать и гадить — это завсегда легко, а вот восстанавливать — тяжелый и кропотливый труд. И это если не вспоминать про деньги.

Гул приближающейся толпы мы услышали загодя. Не сговариваясь с Тихим, спрятались в развалинах углового дома. Не прошло и минуты, как из-за поворота показались легионеры, неспешно бегущие за сержантом.

— Пошли? — прошептал Тихий.

Кивнул. Мы выбрались из развалин, держа руки на виду. Нас быстро окружили, и сержант по-родному рявкнул:

— Кто такие?

— Грант, третий взвод, девятый легион, — вставая по стойки, смирно отчитался я.

— Марк, третий взвод, седьмой легион, — следом отчитался Тихий.

— Остальные? — уже мягче спросил сержант.

— Мертвы, еще двое раненых у торговца Лейма, — как можно более четко ответил я.

— В конец строя. Мы как раз таких, как вы, и собираем. Еще кого видели?

— Нет.