Третий всадник

Оказалось, Лифшиц с трибуны не столько пропагандировал за светлую колхозную новь, сколько всматривался в селян. Хотя и было их немало, но опытный взгляд сразу вычленил нескольких. У кого морды сытые. Кто злобно смотрит. Кто нервно реагирует на призывы найти и покарать скрывающихся кулаков. И вычислил этих двух вполне ладных бабенок, лица которых были напитаны высокомерным презрением к происходящему. Они невольно дергались, когда оратор пылко обещал найти и покарать подлых убийц. А главное, на фоне царившего на селе жестокого голода, когда селяне едва ноги таскали и с трудом добирались до поля, чтобы из последних сил сеять хлеб, эти две выглядели достаточно сыто.

– Сытая харя на селе сегодня – это по большей части враг, – поведал Лифшиц простую истину. – Честный крестьянин преодолевает через колоссальные усилия продовольственные трудности. А враг жрет заныканное от советской власти.

Партиец подтвердил подозрения Лифшица. Пояснил, что ходили слухи, будто эти две бабы с кулаками блудят. Хотя и состоят в колхозе, но работают спустя рукава, трудодни не шибко наработали. Значит, кто-то их подкармливает.

– Будем проверять, – многообещающе произнес я.

И мы всей толпой отправились к Кукуевым.

Изба у них была просторная и очень чистая, располагалась совсем недалеко от избы-читальни. Досталась она старшей Кукуевой от скончавшегося где-то на отъездных приработках зажиточного мужа.

Тут опять проявили себя продотрядовцы – все же профессионализм есть профессионализм. За каких-то полчаса рядом с участком нашли хорошо спрятанную яму с зерном и картошкой. Притом запасы были приличные, хватило бы, чтобы пережить голод, десятку человек.

– От кулаков подарок? – спросил я, в упор разглядывая смирно сидящих на лавках в избе, положив руки на колени, двух крупных, веснушчатых, на лица симпатичных женщин, похожих друг на друга. Только одна была старшая, другая – младшая. Мать и дочь Кукуевы.

Призывы к совести и угрозы отскакивали от них, как охотничья дробь от танковой брони – вроде и шуму много, но не пробивает. Они даже не удосуживались отвечать. Смотрели куда-то вроде и на нас, но мимо нас. Только старшая Кукуева все время отрицательно качала головой.

– Не говоришь, ну и ладно, – махнул рукой Лифшиц. – Сейчас снова сход на площади соберем. Покажем, сколько ты зерна наворовала у государства и колхоза. Да и поедем к себе домой. А вас, девоньки-красавицы, здесь оставим. Селянам объясните, как рачительно хозяйство надо вести, чтобы столько зерна намолотить.

Старшая побледнела. Она отлично знала, о чем идет речь. Наслышана о вспыхивающих везде самосудах, когда за горсть зерна готовы забить насмерть, не то что за несколько пудов. И примерно представляла, как спичкой вспыхнет народная злость и как их будут рвать на куски. Тем более на селе их не любят, а защитить теперь некому, потому как единственный милиционер в больнице после волынки, а ОГПУ сейчас уедет.

– Так что давайте по-хорошему, – продолжил Лифшиц. – Мы тихо зерно оприходуем и вас в покое оставим. А вы нам стежку-дорожечку к Прокоповым укажете.

Старшая Кукуева напряженно задумалась. А младшая, осознав неладное, со всей своей девчоночьей дурью отчаянно заголосила:

– Нет! Они хорошие!!!

Понятно, тут дело личное и сердечное. Притом и у мамаши, и у дочери.

Я велел дочку вывести во двор. А сам придвинулся к ее матери.

– Ну, голубушка, ты же повзрослее и поумнее дочурки будешь. Понимаешь, что не стоят эти кулацкие выродки того, чтобы вас на части селяне порвали. Братья же к вам как к полезной скотине относятся, – забросил я удочку и попал в точку – женщину аж передернуло. – Давай говори, где они?

– На Ближних болотах, – глухим голосом произнесла женщина.

– Болота большие. Покажешь?

– Покажу.

Вскоре наш отряд выдвинулся в болота. Уже вечерело, но до заката должны управиться.

– ОГПУ, не лезь вперед, – сказал мне Лифшиц, преисполненный энергии боевого задора. – Тут наши места. Мы их отлично знаем. И с кулацкой мордой обращаться умеем.

Я не возражал. Раз в кои веки кто-то кроме меня изъявил желание идти в авангарде. А мы не гордые, в обозе поскучаем.

На место добирались недолго, но такими хлюпающими болотными тропами, что без проводницы не прошли бы никогда. Наткнулись на внезапно выросший в трясине остров, на котором за кустарником был различим грубо сколоченный сруб.

Продотрядовцы лихо рванули вперед. Послышались крики. Хлопнула пара винтовочных выстрелов.

Когда я ступил на остров, рядом со срубом мордой в землю лежали двое кулаков – не подстреленные, но прилично побитые. Рядом с ними валялись их обрез и винтовка Мосина – теперь это наши трофеи. Еще интереснее трофеи были в захоронке.

– Пудов пятьдесят будет, – оглядывая залежи зерна, оценил старый большевик Лифшиц. – Как только через болота протащили.

– Своя ноша не тянет, – хмыкнул долговязый продотрядовец Тимошка.