Читаем Третий Всероссийский поэтический баттл «В переплёт!» полностью

Не умею держать автомат…

Не смогу на курок нажать…

Но, чтоб духом ты был богат,

Я могу тебя поддержать!

И на сцене я вновь стою,

И читаю стихи свои.

Для тебя, мой родной, пою,

Чтоб утихли раны твои!

Я тебе, мой солдат, пою,

Потому, что не знают преград

За Россию в смертельном бою

Слово, песня и русский солдат.

ПЦУ Иуды

На Лавре почерневшие кресты

Стыдом и горем прихожан покрылись.

И в дыры рукотворной пустоты

Влезают те, которые взбесились.

Их, будто бы от ладана чертей,

Корёжит от прекрасной русской речи.

На Банковской «под кайфом» лицедей

В воображенье расправляет плечи.

Но прихожан не молкнут голоса,

Моля о вразумлении паскуды…

Услышат и низвергнут Небеса

Не поцелуй, а ПЦУ Иуды!

<p>Екатерина Симакова</p>

Он на деревне первым парнем был

Он на деревне первым парнем был,

и загрустили ленские смуглянки,

когда он в партизаны уходил,

с двухстволкой за плечами и тальянкой.

И сколько раз у дымного костра,

в кругу темнобородых и чубатых,

гармоника, как меньшая сестра,

им напевала и звала куда-то.

Любил мой дед тех звуков глубину…

уже в плену, в бревенчатом сарае,

сказал он конвоиру своему:

«Ты разреши, так я тебе сыграю».

Привычно пробежал по голосам,

привычно помолчал перед началом,

вздохнул, откинул чуб и заиграл,

с волнующим размашистым накалом,

Себе, живому, всласть и вся беда,

душе своей быть может пред расстрелом,

ах, как гармошка плакала тогда,

ах, как она прочувствованно пела!

Смягчился и безусый конвоир:

«Гармонью при себе держи покеля»

И вместе с пленным молча закурил,

и был прекрасен краткий этот мир,

воскресший в звуках песенной метели.

Вечорка

Как пошла она по кругу

Пораскинув крылья-плечи,

Полушалевую фугу

Подхватил закатный вечер.

Брызнул искрами летуче

В створ ресниц, как в синь речную,

Над черемуховой кручей

Поднял замять снеговую

Гармонист, солдат бывалый,

Той вечорки властелин,

Воевал с её Иваном,

А вернулся вот один…

Только вырвалась на люди

Из тоски сё душа.

Ах, что было, ах, что будет,

Ах как пляска хороша!

И счастливость дня, и горе

Всё в движениях смешала,

Словно вдовью свою долю

Отряхнуть во прах мечтала.

Как дурное наважденье

На неё, красивую,

Как напраслины гоненье

На любовь счастливую.

Сникли, спрятались морщинки

Дышит все лицо огнем…

Только вдруг из глаз слезинки

Светлым, солнечным дождём.

Кто-то охнул. Тише стало

На суглинистом яру,

Та гулянка понимала,

Понимала, что к чему.

Шапку оземь старец древний

Вкруг поплыл, скликая всех

И пошла плясать деревня…

Знай, мол, наших, знай, мол. Эх!

Рвет солдат меха гармошки,

Пальцы мечутся в ладах,

Дотлевает папироска

На закушенных губах…

Гимн бездомным собакам

Попрошайки мои лохматые, рёбра кожей тугой обтянуты.

В том, что голодно, холодно, слякотно вы без всякой вины виноватые.

Эти факты забвением покрылись в нашей памяти дыроватой:

Ваши предки под танки ложились, опоясанные гранатами.

Ваши братья спасают тысячи из завалов глубинно-снежных.

Вы одни на земле заявители обоняния могучего, нежного.

Это качество-дар для каждого, оно зреет щенку невдомек.

И на кончике носика влажного распускается, как цветок

Это дар- человеку оружие против многих паскудных дел.

С честью, с верностью в вечной дружбе наш вертлявый пушистый пострел.

Только жизнь воссияла движением, чем-то вроде "съезжаются крыши»

И чиновничий мир с упоением вам законы тюремные пишет.

И пугаемся так для начала, будто только вчера из города:

«Ах, какой это ужас, право: по деревни собачья свора»

Все не в счет, хоть служение Отчизне для прислужников новизны

Им извечные правила жизни деревенской теперь не нужны.

А закон до бессмыслия жесткий,

Чтоб его не вертеть так и сяк

И намордниковой решеткой делать пугало из собак

Пусть ватага ребячья узнаёт, что стрелять в них нельзя из пушки.

Агрессивность собачья тает, от одной только хлебной горбушки

Никакая это не новостность. Вся проблема насквозь видна:

Беспризорность ваша и голодность — это наша людская вина

С сей тревожностью трудно расстаться, мельком глянуть и позабыть

Мы панически стали бояться тех, кого суждено нам любить.

«Ой, внучок, ко мне беги, видишь — вон собака кусачая»

Истерию, вместо любви, порождаем в душах ребячьих

Вся, как есть педагогика вспять, здравомыслие в законном аркане:

От собаки нельзя убегать и в прямом, и духовном плане!

Посмотри щеночку в глаза: сколько преданной нежности, ласки

Все что может душа отыскать только в доброй волшебной сказке

Нос, глаза, ваши уши и волосы он с восторгом готов лизать.

Не бросайте его в эту холодность, на помойках куски собирать

Ничего сверх простого не хочет на своей беззащитной меже,

Только хочет в душе уголочек, в человеческой нашей душе…

Декабрьская стужа

Декабрь

Полоса обороны.

Декабрьская стужа суровая.

Железом искромсаны ёлки.

За ними — окопы, в которые

Метили эти осколки.

Стонали и гнулись от взрывов

Стволы в полосе обороны,

И, воя в бессилии унылом,

Смерть увязала в кронах.

Апрель. По изорванной мякоти

Слеза за слезой заструилась,

Как будто деревья заплакали

От боли, что в них пробудилась.

А в битве, пред сворой заклятой

Не смели душой расслабляться.

И им, как в окопах солдатам,

Приказ был один: держаться.

<p>Анастасия Альжева</p>

Мы снимаем белые халаты

Мы снимаем белые халаты,

Одеваем форму и броню,

Перейти на страницу:

Похожие книги

Марьина роща
Марьина роща

«Марьина роща» — первое крупное произведение журналиста. Материал для него автор начал собирать с 1930 года, со времени переезда на жительство в этот район. В этой повести-хронике читатель пусть не ищет среди героев своих знакомых или родственников. Как и во всяком художественном произведении, так и в этой книге, факты, события, персонажи обобщены, типизированы.Годы идут, одни люди уходят из жизни, другие меняются под влиянием обстоятельств… Ни им самим, ни их потомкам не всегда приятно вспоминать недоброе прошлое, в котором они участвовали не только как свидетели-современники. Поэтому все фамилии жителей Марьиной рощи, упоминаемых в книге, изменены, и редкие совпадения могут быть только случайными.

Василий Андреевич Жуковский , Евгений Васильевич Толкачев

Фантастика / Исторические любовные романы / Поэзия / Проза / Советская классическая проза / Ужасы и мистика