Треугольная шляпа. Пепита Хименес. Донья Перфекта. Кровь и песок

Врачи следовали позади, рядом с ними шли маркиз Морайма и едва живой от волнения дон Хосе, доверенный Гальярдо, поддерживаемый с обеих сторон друзьями из клуба Сорока пяти, — пораженные общим горем, сеньоры шли вперемежку с оборванными бедняками.

Все были потрясены. Печальное шествие медленно двигалось по улицам, точно произошло одно из тех народных бедствий, когда перед лицом общего горя стираются всякие грани и классовые различия.

— Какое несчастье, сеньор маркиз! — проговорил, обращаясь к Морайме, белокурый толстощекий крестьянин в наброшенной на плечо куртке.

Он уже два раза решительным движением отстранял одного из четырех носильщиков и становился на его место. Маркиз дружелюбно поглядел на говорившего: как видно, один из тех деревенских жителей, которые частенько здороваются с ним на проселочных дорогах.

— Да, парень, большое несчастье.

— Вы думаете, он умрет, сеньор маркиз?

— Боюсь, что да, если не произойдет чуда. Он весь как решето.

И маркиз похлопал незнакомца по плечу, благодарный за его сочувствие к общему горю.

У входа в дом разыгралось тяжелое зрелище. Из патио доносились раздирающие душу крики. Собравшись на улице, плакали и рвали на себе волосы женщины-соседки и старые друзья семьи, считавшие Хуанильо уже мертвым. Пикадору Потахе вместе с другими товарищами пришлось встать у входа, раздавая направо и налево тумаки, чтобы никто не ворвался в дом вслед за носилками. Улица была запружена, толпа гудела и волновалась. Люди не сводили напряженного взгляда с дома, словно пытаясь угадать, что происходит за его стенами.

Носильщики внесли пострадавшего в комнату, находящуюся рядом с патио, и с величайшей осторожностью переложили его на кровать. Гальярдо был весь забинтован, кровь проступала через марлю, стоял острый запах обеззараживающих лекарств. Из костюма тореро сохранился в целости лишь один розовый чулок. Белье его было изодрано в клочья либо разрезано ножницами.

Спутанная и растрепавшаяся косичка болталась на шее; лицо было бледнее воска. Почувствовав пожатие руки, он открыл глаза и слабой улыбкой ответил на взгляд Кармен, которая была так же бледна, как он; ее сухие глаза и помертвевшие губы выражали такой ужас, точно настал последний час тореро.

Важные сеньоры — друзья эспады решили осторожно вмешаться: это невозможно, Кармен должна уйти. Ведь сделана лишь первая перевязка, врачам предстоит еще сложная и большая работа.

Подталкиваемая друзьями, жена тореро наконец вышла из комнаты. Раненый взглядом подозвал к себе Насионаля, и тот нагнулся, пытаясь уловить чуть слышный лепет.

— Хуан просит немедленно телеграфировать доктору Руису, — прошептал он, выйдя в патио.

В ответ доверенный с удовлетворением кивнул головой, радуясь своей предусмотрительности. Еще днем, убедившись, что дело плохо, он телеграфировал врачу. Руис уже наверняка в пути и завтра утром будет на месте.

Потом дон Хосе снова обратился к врачам, сделавшим перевязку в цирке. Убедившись, что раненый пришел в себя, врачи высказали надежду, что он будет спасен. Организм тореро таит неисчерпаемые силы! Самое опасное — это полученное им сотрясение, другой умер бы на месте от такого удара; но пострадавший благополучно очнулся, сознание вернулось к нему, однако слабость еще велика… Что же касается ран, они не смертельны. Рука заживет, разве что потеряет прежнюю ловкость. С ногой дело серьезнее: раздроблена кость, и Гальярдо может остаться хромым.

Дон Хосе, который несколько часов назад, когда смерть эспады казалась неминуемой, делал всяческие усилия, чтобы сохранить выдержку, пришел в сильнейшее волнение. Его матадор останется хромым?.. Значит, он не сможет больше выступать?..

Дон Хосе был возмущен спокойствием врачей, сообщавших, что Гальярдо, вероятно, останется калекой.

— Это невозможно! Вы считаете логичным, чтобы Хуан, оставшись жив, ушел с арены? Но кто его заменит? Повторяю, это невозможно! Первый матадор в мире!.. А вы хотите, чтобы он бросил свое дело!

Ночью у постели Гальярдо дежурили его товарищи по квадрилье и зять. Шорник то и дело бегал из комнаты раненого наверх, чтобы утешить женщин и удержать их вдали от тореро. Надо слушаться врачей и не волновать своим появлением больного. Хуан очень ослабел, и эта слабость вызывала у врачей больше опасений, чем раны.

На следующее утро дон Хосе поспешил на вокзал. Прибыл мадридский экспресс, а с ним и доктор Руис: без багажа, одетый с обычной небрежностью, он вышел из вагона, пряча улыбку в седой, желтоватой бороде и выпятив под мешковатым жилетом огромный, как у Будды, живот на коротеньких подвижных ногах. Известие застало его в Мадриде в тот момент, когда он выходил из цирка, где только что закончилась новильяда, устроенная для впервые выступавшего паренька из Вентас. Шутовство, которое его порядком позабавило… И доктор рассмеялся, вспоминая нелепую корриду, забыв, казалось, о бессонной ночи в поезде и о цели своего путешествия.