Тревоги Тиффани Тротт

– Алло, – сказала я. – Да. Да, это я. О, здравствуйте. Спасибо, – добавила я со смехом. – Как вы узнали? Я дала? Совсем забыла об этом. Как вы поживаете? Хорошо. Да, у меня все хорошо. М-м-м – с ребенком все прекрасно. Он родился прошлой ночью. Да, Салли чувствует себя хорошо. Все прошло отлично. Десять часов. Не слишком плохо. Да, я немного устала. Нет, никаких швов. Нет, и без обезболивания. Да, очень смело, правда? И я не упала в обморок. Челси-Вестминстерская. Очень хорошо. Замечательно. Да, я действительно предпочитаю роды в больнице. Ну, потому что «Главные производители это рекомендуют». Вес около восьми фунтов. О нет, пока еще не решили. Что-нибудь начинающееся на «Л». Людовик? Ну, вполне возможно. Леонардо? М-м-м, может быть. Где я сейчас? В Королевской академии. Смотрела иконы. Сижу снаружи. Ну, почему бы нет? Мне необходима перемена обстановки. А вы чем занимаетесь? Пакуете вещи? Сейчас? А почему? Куда вы едете? Не уезжаете из Лондона? Что? Заглянуть сейчас? Но я не знаю, как к вам пройти. Вы мне скажете?

Я поднялась, прижимая мобильник к уху, сердце у меня бешено колотилось.

– Да, да, я слушаю, – сказала я. – Продолжайте говорить… хорошо, я сейчас выхожу из двора Академии и поворачиваю налево… иду вдоль Пиккадилли, и сейчас передо мной «Фортнум энд Мейсон», прохожу мимо здания общества «Альянс энд Лейстер», оно от меня слева, и вижу на другой стороне улицы «Хэтчардз». Что? О, подождите секунду, я не слышу вас, думаю, нас прервали… Ладно, сейчас я прохожу мимо… что? Идти налево?

Я остановилась перед табличкой, которая гласила «Олбани-Корт-ярд W1». Здание из коричневого кирпича в стиле эпохи Регентства, с высокими сводчатыми окнами и белым портиком-входом. Должно быть, я проходила мимо него бессчетное множество раз и не замечала. Я вошла в здание и, ступая по украшенному фестонами полу, миновала помещение привратника и прошла в Олбани. И очутилась словно бы в другом мире. Здесь, в сердце Пиккадилли, – просто невероятно! – стояла монастырская тишина. Мои шаги гулко раздавались в этой тишине, я прошла мимо мраморной таблички, возвещающей, что здесь жили Балвер-Литтон, лорд Байрон и Гладстон. Затем я прошла по коридору с белым сводчатым потолком, словно сохранившему до сих пор пьянящую университетскую атмосферу. Я почти видела профессоров в ниспадающих одеждах. Слева и справа наверх вели лестницы, обозначенные буквами алфавита.

– Под какой вы буквой? – шепнула я в телефон. – Р2? – Ну, а я сейчас прохожу мимо D…

Я прошла вперед до конца коридора, затем свернула направо.

– Я уже подхожу, – сказала я, ступая по истертым каменным ступеням. На первой лестничной площадке была одна-единственная синяя дверь с молотком в виде дельфина и белым номером Р2. Мне не пришлось стучать.

– Здравствуйте, Довольно Успешный.

– Здравствуйте, Тиффани Тротт. Как приятно вас видеть. Входите. Тиффани…

– Да?

– С днем рождения.

– Спасибо. Откуда вы знаете?

– Вы мне сказали. Когда мы первый раз встретились. Вы не помните? Мы тогда говорили о знаках Зодиака. Среди всего прочего.

Он ввел меня в гостиную – и я ахнула! Она была огромной, с потолком не менее двадцати футов высотой и наклонным окном во всю ширину стены.

– Как здесь интересно! – сказала я, осматривая прекрасную мебель, абиссинский ковер на полу и картины на стенах в позолоченных рамах.

– Довольно любопытное место, – сказал он. – Здесь обитали знаменитые люди – Стэмфорд Раффлз жил какое-то время. Теннесси Уильямс жил по коридору напротив.

Повсюду стояли картонные коробки и чемоданы. Процесс укладки и упаковки был в самом разгаре. Довольно Успешный снимал со стен картины и одновременно разговаривал со мной.

– А вот это Джеймс Бейкер Пайн, – сказал он, снимая большой пейзаж, висевший над огромным, облицованным гранитом камином. – Это «Озеро Конистон» – пояснил он, прислоняя картину к дивану. На ней было изображено тихое озеро и закрытые облаками горы. – А это, – добавил он восторженно, – это Хьюбер. – Я взглянула на ярко раскрашенное панно с облаками и толстенькими амурчиками. – Это моделло, – пояснил он, – эскиз для росписи потолка в стиле рококо для баварской церкви. Я его очень люблю. Но все эти картины будут отправлены в хранилище.

– Почему? – спросила я, садясь на ближайший стул.

– Потому что я уезжаю, – сказал он, укладывая янтарного цвета виолончель в футляр из стекловолокна.

– Почему вы уезжаете? – спросила я, когда он заворачивал пюпитр для нот.

– Потому что всему хорошему приходит конец, Тиффани. И плохому тоже.

– Что вы имеете в виду?

– Это не моя квартира, Тиффани. Она принадлежит Оливии. Если точнее, она принадлежит тресту, контролируемому ее семьей.

– Но почему вы уезжаете отсюда?

– Потому что должен.

– Почему?

– Потому что она хочет теперь здесь жить.

– Не понимаю. Конечно, она может здесь жить, если хочет, – в конце концов, она ваша жена.

– Уже нет, Тиффани.

– Боже милостивый.

– Да, теперь я думаю, что Бог действительно милостив.

– Вы ушли от нее?

– Нет, – ответил он твердо. – Она от меня ушла. – Он улыбался.

– Почему?

– Мне изменили, – произнес он мелодраматично. – Она полюбила… другого!