Тревожная Балтика. Том 2

За всем молча следил строгий татарин. Если Шикаревский замешкался или не уразумел чей-то знак, он самолично быстро исправлял оплошность. В черных раскосых глазах сквозила все та же тоска и недовольство жизнью. Прослужив год, Шайдулин заработал право считаться «старшим», а значит, «ленивым». Но судьба словно насмехалась над ним: вместо двух полагающихся матросов в их БЧ поступил всего лишь один. Полгода он сам обслуживал всех, но вместо благодарности за унижения и терпение получил с последним призывом в подмогу лишь одного Шикаревского. Это стало трагедией, сопоставимой лишь с потерей ближайших родственников. Один подчиненный не решал проблему, и, по корабельному закону, Шайдулин остался на прежней «должности». По решению старших его определили в учителя Шикаревскому, что означало работу впаре. Даже сейчас, после года службы, он выслушивал матерную ругань, получал «скворца» уже за Шикаревского, что оскорбляло вдвойне. Возмущенный такой несправедливостью, он истязал несчастного Шикаревского, выжимал из него все соки, заставляя работать за двоих. С приходом новичка Шайдулин возрадовался ниспосланному свыше подарку, собираясь Мирковым заткнуть прореху. Его час пробил! Вовсе не озаботил тот факт, что «карась» был старшим по возрасту, на мичманской должности и носил старшинские галуны.

Конец августа восемьдесят третьего года выдался жарким, и температура крепко держалась у тридцатиградусной отметки. Палящее солнце раскаляло железные корабли, отчего в кубриках было душно. Не спасали ни постоянно открытые крохотные иллюминаторы, ни люк на верхнюю палубу. Обливаясь потом, матросы задыхались, выполняя каждодневные работы, хватали воздух, словно выброшенные на горячий песок рыбы.

Мирков с интересом наблюдал за всеми. Ели вяло и с неохотой, поминутно утирали рукавами пот, раздраженно погоняли бачковых. Загнанный Шикаревский метался вокруг стола, утирал грязным подолом рубахи заливавший глаза пот и снова кидался к бачку. Александр обратил внимание на матроса с болезненно бледным лицом, который прислуживал за столом, где главным был старшина 2-й статьи Корж. Все, что ни делал бачковой: нарезал хлеб, подносил тарелки с едой или кружки – вызывало руганьи резкие окрики. Раздражительность Коржа и терпеливая покорность матроса удивили Александра.

Старшина 1-й статьи Лукин первым допил компот, буркнул невразумительное «спасибо» и с безучастным видом посмотрел на Миркова, стоявшего за спиной. Движением руки деликатно пригласил занять его место, Александр вежливо отказался. Лукин повторил жест, но Мирков вновь ответил отказом. Кубрик оживился, проникся интересом. Александр сдался, с благодарностью занял предложенное место, оказавшись возле Андропова. Чувствовал, что здесь кроется какая-то каверза, но и отказ вызвал бы недовольство.

Лукин тут же приказал Шикаревскому немедленно обслужить новенького. Матрос метнулся: быстро поставил тарелку с борщом, положил хлеб, окинул взглядом стол.

Александр принялся есть, настороженно чувствуя косые взгляды.

– Ну как, вкусно? – неискренне поинтересовался Лукин, положив руку на плечо Александру, натянуто посмотрел в лицо. Тот поднял голову, заставил себя улыбнуться, но улыбка вышла растерянной.

– Нормально.

– Ничего, ничего… у нас хорошо кормят… Лучше, чем в отря-яде… Ты ешь, не стесняйся; здесь все свои, – подвинул блюдце с маслом, уговаривая: – Вот, бери масло, клади во второе.

– У вас на обед масло дают? – удивился Александр.

– У нас все есть, – отметил Лукин. Александр чувствовал, что тот не сводит с него глаз. – Это нас Шикаревский балует.

Не понимая, каким образом названный матрос может «баловать маслом» команду, Мирков лишь удивился в слух. Кто-то засмеялся.

Лукин отступил назад и прислонился к спинке койки. Заговорщицки, пальцем, поманил к себе татарина.

– Вот, теперь смотри, Шайдулин. Ему разъяснишь все наши порядки. Сегодня еще не трогай – пускай присмотрится. А дня через два-три можно начинать. И пускай тащит на всю катушку. Подключай Шикаревского, пусть растолкует, что надо.

Александр поразился услышанному, будто разговор шел не о человеке, а о приручении дикой кобылы.

– Ну, ты сам понимаешь, – тихо продолжал Лукин, – это твоя смена, и чем быстрей он освоится, тем быстрееты отделаешься от бачка. Так ведь?

– Да, – ответил не задумываясь Шайдулин.

– Ну, раз понял, тогда давай, начинай.

Лукин направился к выходу, обронил на ходу Александру:

– Ты кушай, кушай… – и удалился, шаркая тапочками. Все, кто заканчивал есть, бормотали под нос «спасибо», что было не выражением чувства благодарности, а скорее ритуалом, и шли на перекур.