Тревожная ночь

— Мы же учим будущих железнодорожников, которые паровоз разве что в музее увидят. Что ж это, товарищи, получается? Учим будущих тепловозников и электровозников на паровых машинах составы водить! Это все равно, что шоферов обучать водить автомобиль на бричке с конем.

Правильные слова. Но произносил их Кущин как-то без выражения. А говорят, тон делает музыку. Важно не только то, что сказано, а и то, как сказано.

— Правильно, — отвечали Кущину, — только тепловозов для детской дороги пока нет. Надо подождать.

Кущин — человек тихий — ждал. А Поликарп Филиппович ждать не захотел.

Он человек стремительный, смелый. Был с ним такой случай.

Однажды Кныш гулял с Минькой возле станции Березки, а там с железнодорожной платформы сгружали большие трубы. Одна из труб, не удержавшись в общей груде, покатилась вниз. А тут, на дорожке, стоял Минька и смотрел как зачарованный на все, что происходило с невиданно огромными трубами.

Кто-то из прохожих закричал, кто-то от страха зажмурился, а Поликарп Филиппович ринулся наперерез трубе, оттолкнул Миньку, но сам не успел увернуться. Краем трубы его сшибло с ног.

Потом Минька ходил к Поликарпу Филипповичу в больницу. Малышей в больницу не пускают. На них даже халатов там нет. Но Минька пошел со старшим братом Женькой и сказал там, где дают пропуска:

— А я все равно не уйду!

И его пустили, завернув в простыню. Минька Поликарпу Филипповичу читал стих «Белеет парус одинокий», и, как говорит Поликарп Филиппович, мальчик «помог за две недели с хворью разделаться — выздороветь».

А доктор говорил, что Кныш так скоро поправился потому, что он человек волевой.

Оказывается, волей можно даже самого себя вылечить.

— А ну, Минька, — сказал Кныш как-то, — а ну, друг, продекламируй мне стихи Джанни Родари!

Минька молчал.

— Что ж молчишь?

— Не умею.

— Как не умеешь? Ты же его после «Паруса» выучил. Говорил. Ни разу не ошибся!

— Так-то ж я говорил! А теперь надо де-кла… мир… мировать… А я не умею.

Они тогда не сразу поняли друг друга. Бывает. Но в конце концов разобрались. И Минька с выражением, почти как артист, продекламировал стихотворение, где есть такие строки:

Есть такая страна на свете,
Где в своих поездах разъезжают дети.
В поездах настоящих — с дымом, паром,
С машинистом, кондуктором и кочегаром…

— Д-да, — сказал Кныш. — Все правильно. Дети есть. Поезда есть. Страна такая есть… Послушай, Минька, а что это за страна? Какая? А?

— Страна? — Минька задумался. — Наша страна. Советская.

— Правильно! Молодец! А ты знаешь, что такое «советская»?

— Нет, Поликарп, не знаю.

— Вот то-то и оно. А я, брат, знаю. Советская власть — это, друг ты мой, большое дело.

Мы, сыновья потомственных рабочих,
Страною правим и своей судьбой… —

продекламировал Кныш и спросил: — Так, Минька?

— Так…

Хотя Минька тогда мало что понял.

3

На следующий день, когда Минька зашел, как обычно, в гости к Поликарпу Филипповичу, Кныша дома не оказалось.

Тут надо сказать вам несколько слов о соседке Поликарпа Филипповича — Ольге Михайловне. Внешне ничего особенного в ней нет. Чуть грузная, седая женщина. Руки большие, как у мужчины. Голос тоже такой, что, если по телефону с ней разговаривать, не разберешь, мужчина это или женщина.

О таких людях, как Ольга Михайловна, принято говорить: хмурая. Морщины у нее на лице, как глубокие колеи в осеннюю распутицу, живет одна: ни мужа, ни детей, ни внуков.

А был у Ольги Михайловны муж. И дети были — двое сыновей. И у ее детей уже дети могли бы быть. Только не доросли сыновья до того, чтобы у самих сыновья были. Младший десятилетку окончил и в армию ушел, а старший с первого курса в сорок первом — прямо на фронт. Не вернулись. И муж Ольги Михайловны в первые дни войны погиб.

Почтальонша приносит Ольге Михайловне пенсию домой. Только дома ее и не застать. То на субботнике деревья сажает, то детскую площадку отмеривает, то у какой-то больной женщины дежурит.

Почему у какой-то? А потому, что женщина эта Ольге Михайловне никто. Через дом живет. У водопроводной колонки встречались. Знала о ней Ольга Михайловна одно — что звать ее Серафима Ивановна. А услышала, что эта Серафима Ивановна заболела, а живет одна, и пошла к ней дежурить.

Такая она была — соседка Поликарпа Филипповича. С виду незаметная, как говорится — рядовая, а ведь на таких-то людях земля держится.

Минька Ольгу Михайловну любил и побаивался. Хоть и добра, а строга. Открыла Миньке дверь и сразу:

— Почему пальто нараспашку?

Минька быстро застегнул пуговицы. Хотел сказать, что все ребята так ходят, но не сказал. А спросил:

— Поликарп дома?

— Уехал дядя Поликарп.

— Куда?

— В город. К депутату.

— Угу.

— Что угу? А ты знаешь, кто такой депутат? Заходи. Снимай пальто. Грейся.

— Не… я тут… — Минька поднял голову, посмотрел на Ольгу Михайловну и… вошел.