«Тепловоз — тонкая штука. Понять там что к чему не так просто. Еще совсем недавно Поликарп Филиппович показывал учебники по локомотивам с дизелями. Жуть! От одних только электросхем рябило в глазах. Нет, без Кныша не обойтись! Ведь на путях ждать не будут. Все надо провернуть в темпе: разгрузить, поставить на рельсы, проверить механизмы, а может быть, и завести машину».
Женя был прав; Паровоз и тепловоз. Только слова, что и тот локомотив и этот. А в действительности небо и земля. На паровозе, что ни минута, нужно применять физическую силу. А попробуй применить силу на тепловозе. Сразу что-нибудь сломаешь. Здесь столько кнопок и рычажков, что среди них заблудиться можно. Надавил пальцем не ту кнопку, и табун в сотни лошадиных сил может сорваться с места или во время движения встать вдруг как вкопанный, и авария неминуема.
Женя прошел уже мимо своего дома. Он даже задержался тут на мгновение: ему почудился Минькин плач. Неужели проснулся, увидел, что брата нет, и перебудил весь дом? Женя прислушался. Нет, это ветер скрипит калиткой. Значит, все спокойно, никто его не хватился. Женя торопливо зашагал к даче номер 4.
«Бух-бух-бух-бух!» — колотил он кулаком по двери, обитой клеенкой.
Черт бы ее побрал, эту клеенку! Она поглощает звук, будто и не стучишь вовсе. Еще, чего доброго, не услышат, не проснутся, не отопрут. Нет, услышали!
Дверь открыли, и Женя сразу же увидел лежащего на полу Поликарпа Филипповича. Лицо у него было зеленовато-серое, мокрое, с впалыми щеками и глазами, просящими: «Помоги». Ольгу Михайловну Женя не узнал. Он увидел только длинные седые волосы, рассыпанные по плечам, и у него промелькнула мысль: «Как колдунья». Ольга Михайловна протянула руки к Жене, который в нерешительности застыл у порога, и, втянув его в коридор, властно сказала:
— Бери! Понесем!
Поликарп Филиппович лежал на раскладушке. Он не стонал. Только часто-часто дышал, прикусив зубами нижнюю губу, и губы его были совсем белыми.
«Умирает», — ужаснулся Женя.
Ольга Михайловна несла кровать с головы, где тяжелее. Нести было тяжело. Но думал при этом Женя только об одном:
«Только бы Поликарп Филиппович выжил!» А он даже вроде бы не узнает его. Плох, очень плох. Даже не стонет!
Женя смотрел поверх кровати вперед, на спину и протянутые назад руки соседки. Лица Поликарпа Филипповича он теперь не видел, но ему казалось, что глаза больного смотрят на него и просят о спасении.
Грузовой поезд, к которому была прицеплена платформа с маленьким тепловозом, подошел к станции Большие Березки точно в ноль-ноль тридцать минут.
Пока, цокая связками, сцепщики отцепляли хвостовую платформу от длинного состава, человек в огромной шубе, с большим фонарем в руке кричал вдоль перрона:
— Грузополучатель здесь? Хозяин есть? Получатель! Эй!
Никто не откликался. Кущин в это время снова звонил диспетчеру и несвойственным ему громким голосом говорил:
— Ну где ваш кран? Вы меня слышите? Вы меня слышите? Вышел кран?
— Вышел кран. Встречайте! — наконец раздалось в наушниках.
Кущин выбежал на перрон. Мимо него прогромыхал длинный состав грузовых вагонов, мелькнул красный хвостовой огонек, за ним пронесся вихрь снежной пыли.
Михаил Григорьевич побежал к концу перрона. Он увидел на путях одинокую платформу, которая издали напоминала своими очертаниями огромного белого слона. Это снег запорошил покрытый брезентом тепловоз. А вот где-то в темной глубине путей выплыла яркая световая шапка. Будто кто-то невидимый бежал на Кущина в огромной светящейся папахе.
Михаил Григорьевич крикнул наугад за перила перрона:
— То-о-ля!
Из темноты сразу же донеслось несколько голосов:
— Бежим!
— Идем!
— Мы здесь, Михаил Григорьевич!
Теперь уже ясно было видно, что светлая шапка — это прожектор на паровозе аварийного поезда. Вертлявые искры вылетали из трубы, и паровозный дым казался от этого розовым. Это был, должно быть, последний паровоз, который еще работал, таская за собой подъемный кран…
Толя первым забрался на платформу и, стянув с руки варежку, принялся счищать ею снег с брезента. Спустя несколько минут вокруг платформы с тепловозом было светло и шумно.
Кущин держал в одной руке какие-то документы, а другой распутывал завязки и петли, которые стягивали брезентовое покрывало. Аварийный поезд пыхтел уже совсем близко и вдруг резко гуднул.
Брезент вначале не поддавался, а затем сполз как-то сразу, как сползает покрывало, когда открывается памятник. Ослепительный луч прожектора с аварийного поезда ударил по серебристым бокам «ТУ-2». Всем, кто был на платформе, тепловоз показался великолепным, как сказочная жар-птица. А вокруг разноцветными россыпями искрился и вспыхивал снег, разбуженный электричеством.
От яркого света Толя зажмурился, а Михаил Григорьевич прикрыл рукавом глаза.
Аварийный поезд прошел по второму пути и стал на первом пути, рядом с платформой, на которой стоял тепловоз.
7