Читаем Тревожная осень полностью

– Вам бы прийти ко мне через полгодика, но ведь не придете. Можете не обещать. У вас командировки, наука, бизнес, приемы. Ну дай вам Бог.

Он крепко пожал руку Андрея Семеновича и этим еще больше ему понравился. Рукопожатие дает первое представление о человеке: у настоящего мужика оно должно быть крепким. У Дымова была своя идея на этот счет. Руку при встрече начали протягивать в древние времена, показывая, что в ней нет оружия. Хорошо, оружия нет, но рука должна быть сильной, чтобы дать понять: если что пойдет не так, возможны варианты и без него. Что-то вроде: «Мы мирные люди, но наш бронепоезд стоит на запасном пути».

Андрей Семенович набрал телефон Жизнева, напомнил о себе и, не называя причину визита, договорился о встрече в 6 часов вечера.

Весь день, трудный и предкомандировочный, он работал с остервенением, пытаясь хотя бы на время забыть утренний разговор с Анной Ивановной. Но не тут-то было! Число 5,64 впечаталось в памяти и не желало исчезать, как Андрей Семенович его оттуда ни гнал. Это крепко мешало. Он, достаточно сильный и волевой человек, ничего не мог поделать.

«Ну его на фиг, – подумал Андрей Семенович около пяти. – Поеду пораньше, так будет легче».

Он попросил секретаря вызвать машину и через 30 минут входил в «Вирайл».

Жизнев стоял у регистратуры, словно поджидая его.

– Здравствуйте, Александр Владимирович. Как поживаете? – Дымов говорил спокойным веселым голосом, а сам лихорадочно подыскивал тему для продолжения разговора, не связанную с причиной своего визита.

Жизнев выглядел усталым. Он был явно не настроен поддерживать светскую беседу.

– У вас что-то не так, Андрей Семенович? – в лоб спросил он.

– Видите ли, – игриво начал Дымов. – Сделал я PSA, а мне говорят «5,64». Вот я и думаю, не многовато ли?

– Нужно делать биопсию, – резко, словно выстрелом, прервал его Жизнев.

Андрей Семенович рассказал ему историю двухлетней давности – о переделанном анализе, своем тридцатипятилетнем опыте работы с лаборантками, которые только и делают, что ошибаются, поэтому их надо контролировать, а анализы переделывать.

Желая перевести разговор в другую тональность, он хотел сказать что-нибудь двусмысленное о хорошеньких лаборантках, но не успел – Жизнев снова его прервал:

– Андрей Семенович, нужно делать биопсию.

Дымов немного растерялся, что бывало редко, а в последние годы, когда он стал заниматься коммерцией, такого почти не случалось. Он взялся разрабатывать новую тему – бессмысленно что-то делать, так как он уезжает на месяц.

– Ведь так, Александр Владимирович?

Но Александру Владимировичу, видимо, надоели препирательства. Да что там – бессмысленность вялотекущего спора была очевидна для обеих сторон.

Жизнев повернулся к регистратору:

– Танечка, дай, пожалуйста, журнал биопсий.

Взглянул на Дымова:

– Есть время на завтра, 10 часов утра. Вас устраивает?

Андрею Семеновичу стало ясно: нужно соглашаться либо уходить – входная дверь из-за страшной жары была широко распахнута. Как же она манила.

Удерживать в клинике силой или уговорами его никто не будет. Всем своим видом Жизнев показывал, что в его деньгах он не нуждается. Но главное, как человек, всю жизнь занимавшийся точными науками, Андрей Семенович понимал: доктор прав, на его месте он повел бы себя точно так же или даже более резко. В конце концов, речь идет о его здоровье. Тем противнее и глупее выглядело его поведение.

Надо было кончать балаган.

– В десять? Вполне. Спасибо, Александр Владимирович. Всего хорошего, извините за сомнения. До завтра, доктор.

Он повернулся и вышел из клиники. В конце концов, сегодня пятница. Нелегкий рабочий день закончился, и надо ехать домой – реализовать конституционное право на отдых.

Андрей Семенович не успел сесть в машину, как раздался звонок на мобильный.

– Папусик, миленький, ты, наверное, забыл, что твоей младшей доченьке послезавтра исполняется восемнадцать лет, и не подумал, что ей надо купить хороший подарочек? – щебетал в трубке голосок дочери. – И вообще, куда ты пропал? Мы ждем тебя, не садимся ужинать.

– Ну что ты, доченька, разве я могу забыть про твой день рождения? – пересилив себя, ответил Дымов. – Я сейчас приеду, и мы все обсудим.

– Но сначала поужинаем, папусик. Мы с мамочкой приготовили тебе что-то очень вкусное, а вот что, я не скажу – это секрет. Приедешь и попробуешь.

– Хорошо-хорошо, конечно. Я буду минут через сорок.

От одной мысли о еде становилось не по себе. Андрей Семенович не представлял, как будет запихивать в себя это вкусное. Но делать нечего. Он должен не только оценить кулинарные способности своих женщин, но и похвалить их.

Перейти на страницу:

Все книги серии Одобрено Рунетом

Записки психиатра. Лучшее, или Блог добрых психиатров
Записки психиатра. Лучшее, или Блог добрых психиатров

Так исторически сложилось за неполные семь лет, что, стоит кому-то набрать в поисковой системе «психиатр» или «добрый психиатр» – тут же отыщутся несколько ссылок либо на ник dpmmax, уже ставший своего рода брендом, либо на мои психиатрические байки. А их уже ни много ни мало – три книги. Работа продолжается, и наше пристальное внимание, а порою и отдых по системе «конкретно всё включено» с бдительными и суровыми аниматорами, кому-то да оказываются позарез нужны. А раз так, то и за историями далеко ходить не надо: вот они, прямо на работе. В этой книге собраны самые-самые из психиатрических баек (надо срочно пройти обследование на предмет обронзовения, а то уже до избранного докатился!). Поэтому, если вдруг решите читать книгу в общественном месте, предупредите окружающих, чтобы не пугались внезапных взрывов хохота, упадания под стол и бития челом о лавку.

Максим Иванович Малявин

Юмор / Юмористическая проза

Похожие книги

Дети мои
Дети мои

"Дети мои" – новый роман Гузель Яхиной, самой яркой дебютантки в истории российской литературы новейшего времени, лауреата премий "Большая книга" и "Ясная Поляна" за бестселлер "Зулейха открывает глаза".Поволжье, 1920–1930-е годы. Якоб Бах – российский немец, учитель в колонии Гнаденталь. Он давно отвернулся от мира, растит единственную дочь Анче на уединенном хуторе и пишет волшебные сказки, которые чудесным и трагическим образом воплощаются в реальность."В первом романе, стремительно прославившемся и через год после дебюта жившем уже в тридцати переводах и на верху мировых литературных премий, Гузель Яхина швырнула нас в Сибирь и при этом показала татарщину в себе, и в России, и, можно сказать, во всех нас. А теперь она погружает читателя в холодную волжскую воду, в волглый мох и торф, в зыбь и слизь, в Этель−Булгу−Су, и ее «мысль народная», как Волга, глубока, и она прощупывает неметчину в себе, и в России, и, можно сказать, во всех нас. В сюжете вообще-то на первом плане любовь, смерть, и история, и политика, и война, и творчество…" Елена Костюкович

Гузель Шамилевна Яхина

Проза / Современная русская и зарубежная проза / Проза прочее