Тревожная служба

- Он, как и я, поляк! - с гордостью сообщил Геня. - Хотите, я покажу вам подлинные материалы о нем? - И, не дожидаясь моего согласия, мальчик побежал в другую комнату. Вскоре он принес папку, в которой были собраны газетные снимки К. К. Рокоссовского и сообщения Совинформбюро о боевых действиях войск, которыми маршал командовал. Я внимательно ознакомился со всеми Гениными "подлинными материалами".

За столом, когда по сложившемуся обычаю выпили за Сталина, а потом за нашу победу, жена вдруг заплакала.

- Не надо, Мария, - стала успокаивать ее Констанция Францевна. - Сама же ты заставила меня выучить русскую пословицу: "Слезами горю не поможешь".

Констанция Францевна посмотрела на меня своими красивыми, полными слез глазами и тихо сказала:

- Братья у нее погибли...

Жена достала из заветного места и положила передо мной две похоронки. И встали перед моими глазами два богатыря - Петр и Леонид Козыревы, танкист и морской пехотинец, песенники, весельчаки, заводилы. Оба они погибли на Малой земле под Новороссийском...

Несколько слов о дальнейшей судьбе маленькой польской семьи.

Констанция Францевна и ее сын Геня уехали на родину в апреле 1946 года. Долгое время мы ничего не знали друг о друге. Разыскать следы К. Ф. Булгак мне помогли товарищи из Министерства внутренних дел Польской Народной Республики.

Из первого письма, очень теплого, полного благодарности за гостеприимство в годы военного лихолетья, я узнал, что Констанция Францевна, потеряв в 1958 году мужа, обосновалась на жительство в городе Элблонге. Частенько она бывает в Варшаве, у сына. Геня, теперь Генрих Владиславович, увлечен интересной работой, защитил кандидатскую диссертацию. Он женат, у него четверо детей - два сына и две дочери.

Письма из дружественной Польши всякий раз доставляют мне и моим близким большое чувство радости.

* * *

Ачинск заметно изменился с тех пор, как я расстался с ним в 1938 году. На улицах мимо меня проходили совсем чужие люди. Была лишь одна неожиданная встреча с хорошо знакомым человеком - преподавателем педагогического училища Анной Петровной Нестеренко.

- Андрей, Андрей, - качала головой Анна Петровна. - Как ты изменился! Майор, на груди - награды, а на лице, прости, - морщины. Хватил горячего до слез?

- Всякое бывало, - уклончиво ответил я.

- "Всякое бывало", - повторила Анна Петровна. - А ведь я учила всех вас не воевать, а "сеять разумное, доброе, вечное"... Не стал ты учителем, Андрей. Друзья твои, Александр Большаков, Вячеслав Савченко и Максим Гудеев - тоже. Слышала, летчики они, хорошие летчики! Почти все мужчины выпускники училища - стали военными...

Спазмы сдавили горло, когда Анна Петровна напомнила про Сашу Большакова, Славу Савченко и Максима Гудеева. Где-то они теперь, друзья моего детства? Пощадила ли их война?

Мы родились и выросли в Петровке. Как все деревенские мальчишки, уходили в тайгу, забираясь в самую глухомань, и там играли в добрых разбойников из сказок, ловили рыбу, собирали грибы и кедровые орехи.

Однажды - это было зимой 1929 года - приехал в Петровку уполномоченный из района. Взрослые потянулись в школу, где всегда проходили собрания, мы, ребятишки, опередив всех, заняли самые лучшие места - на полу, около стола, за которым сидел приезжий. Он рассказывал о коллективизации, о выгодах, которые она несет хлеборобам. Его никто не перебивал. Стояла такая тишина, что было слышно, как за дверью учительской тикали часы-ходики. Уполномоченный говорил о больших и светлых домах и сыроваренном заводе, которые будут построены в колхозной Петровке, об электричестве.

Ни я, ни трое моих друзей и понятия не имели, что это такое электричество, сыр в глаза не видели, не разбирались мы и в выгоде коллективизации, но в тот вечер, на школьном полу, поклялись вчетвером жить в большом и светлом доме, работать на сыроваренном заводе. А чтобы нас туда, на завод, обязательно приняли - лучше всех учиться.

На том собрании жители Петровки решили организовать колхоз. Первым в него вступил мой отец, чем я очень гордился.

Мы. четверо мальчишек, вместе на "отлично" окончили начальную школу в Петровке, семилетку в районном центре Бирилюссы, вместе поступили в педагогическое училище...

- Не мы, Анна Петровна, виноваты, что нам не довелось стать учителями, что не сбылись многие наши мечты, - сказал я, отгоняя воспоминания. - А труд ваш не пропал. Ваши воспитанники смело идут по жизни!..

В родной Петровке тоже не обошлось без слез. Встретили меня пять сестер, обняли и горько разрыдались. "Ну, - думаю, - и тут, наверное, похоронки". Так оно и было: четыре сестры не дождались с войны своих мужей.

Услышав плач, подошел бригадир Корней Никонович Бондаренко, под началом которого я в свое время работал в колхозе. Ему уже было за шестьдесят, но когда он пожал мне руку, я чуть не вскрикнул.

- Насовсем? - осведомился Корней Никонович.

- В отпуск, - ответил я.

- А пошто совсем не останешься? Очень нужны в колхозе мужики со здоровыми руками и ногами, с умной головой! Передал бы я тебе свое бригадирство... Эх, и зажили бы!..