Тревожное небо

Первым, как всегда, отвечает стрелок кормовой башни Секунов. За ним — подшассийный справа, потом — слева и последним пушкарь центральной башни, прозванный в шутку начальником артиллерии. Центральная башня находится наверху и поле зрения у ее стрелка больше, чем у остальных.

Постоянную проверку и опрос всего экипажа ввели на всех кораблях не только для того, чтобы люди всегда были готовы к бою. Имелась и другая весьма веская причина. Она заключалась в опасности кислородного голодания. Маски, одеваемые всеми членами экипажа уже на высоте 3500–4000 метров, были в те времена далеки от совершенства. От них шли гибкие резиновые трубочки к баллону. И стоило согнуть эту трубочку, а тем паче сложить пополам, как в маску переставал поступать кислород. Если человек начинал дремать, и это случалось с ним во сне, то через 15–20 минут могла наступить смерть… Поэтому через каждые четверть часа проводился опрос всех членов экипажа, и если кто-нибудь не отвечал по внутренней связи, то борттехник, переключив свою маску на переносный кислородный баллончик, отправлялся на место и выяснял причину молчания. К счастью, чаще всего причиной этому была просто нарушенная связь.

— Летчики, через пять минут будем на линии фронта, — объявляет штурман. Это значит, что через пять минут можно начать спуск вниз, под облака, и там на низкой высоте наконец-то можно будет снять опостылевшую и давящую на лицо кислородную маску.

Чуть раньше, чем стрелка часов дошла до назначенного времени, я убавляю газ моторам и начинаю спуск. Высота порядочная — 6000 метров, зенитный огонь на такой высоте нас не страшил.

Уже исчезли звезды. Значит, мы в облаках. Температура воздуха вокруг нас достаточно низкая, минус 20 градусов. Обледенения при такой температуре почти не бывает.

Осталось еще около 1000 метров, когда я прибавляю моторам >газ и еще раз спрашиваю экипаж:

— Маски сняты?

— Давно уже… Все в порядке… — слышались вразнобой голоса.

— Что за базар? Доложить по очереди! Вновь звучат доклады, но уже как положено. — Вот так-то лучше.

* * *

… Хотя на боевое задание в тот вечер вылетел только один корабль, командир полка Лебедев и весь штаб во главе с его начальником Арефием Иващенко работал как и, всегда, следя за донесениями, посылаемыми нами в эфир. В условленные заранее сроки в штаб поступали наши лаконичные зашифрованные радиограммы: «Прошли ИПМ», «Пересекли линию фронта», и, наконец, «Задание выполнено. На объекте два очага пожара».

— Молодцы ребята! — сказал, вставая, Лебедев. — Арефий. Никитич, — обернулся он к начальнику штаба, — оставайся здесь, а я пойду прилягу. Когда они на обратном пути пройдут линию фронта, звякни мне.

Выйдя на улицу, полковник увидел две прижавшиеся к стене женские фигуры. Подойдя поближе, он узнал в них Ефросинию Пусэп и Матрену Штепенко, работавших в штабе, и каждый раз, когда корабли уходили на боевое задание, всю ночь напролет ожидавших минуты, когда «голубая четверка» приземлится на своем аэродроме и зарулит на стоянку.

— Что загрустили? Все в порядке: ребята выполнили отлично» боевое, задание и уже летят домой, — успокаивал женщин Лебедев. — Идите-ка и вы к себе и ложитесь спать.

. — Ничего, Викторин Иванович, мы подождем, пока они сядут, — ответила Ефросиния Пусэп.

Тревога и беспокойство покидали их только тогда, когда корабль с громадной голубой цифрой 4 на хвосте останавливало» на опушке леса под маскировочной сеткой. Сейчас это места пустовало и покоя в сердцах Фроси и Моти быть не могло.

… Лебедев проснулся в то утро сам, так и не дождавшись. звонка от начальника штаба. Схватив трубку телефона, он позвонил на КП полка.

— Иващенко, что с четвертым?

— О четвертом пока ничего… Последняя связь с ним была, когда на обратном пути прошел Осташков.

Лебедев быстро вскочил на ноги, оделся и поспешил на КП. По пути снова встретил Мотю и Фросю, заплаканных и осунувшихся. Те остановились перед ним и молча, с немым вопросом, застывшим в покрасневших от слез глазах, в упор смотрели ему в лицо. Что он мог им сказать? Прошло уже столько времени, что корабль в воздухе больше находиться не мог: давно должно было кончиться горючее. Самолет на земле. Но где? Что с ним? Этого он еще и сам не знал.

— Не хороните вы их раньше времени, милые вы мои… — заговорил он. — Наверное они сели на какой-нибудь другой аэродром и мы выясним, где они и что с ними. Идите пока домой, отдохните немного. Как только что нибудь узнаю — я дам вам знать, — пытался утешить женщин Лебедев. Те неохотно пошли к казармам, Лебедев — на КП.

— Ну как? — спросил он уже с порога.

— Пока — ни слуху, ни духу, — озабоченно ответил Иващенко. — Я обзвонил все окрестные аэродромы, говорил с штабом ПВО Москвы — нигде ничего. Из ПВО сообщили лишь, что севернее Калязина был замечен горящий в воздухе самолет. Шел он курсом на восток.

— Донесение готово? — спросил Лебедев.

— Готово, но… четвертого пока не упомянули.

— Припишите: «один самолет не вернулся на свой аэродром». Пробежав глазами боевое донесение в штаб дивизии, полковник со вздохом подписал его и вышел.