Тревожное небо

— Не бойтесь, ребятушки, не бойтесь. Все будет в сохранности, ничего не потеряется. Не было еще такого, чтобы пропало. Всегда остается лишнее… много лишнего… — и нянечка утерла набежавшую слезу. — Выносят, кажин день выносят и неодного…

Да! Далеко не всем, находящимся здесь, потребуется при выходе одежда…

В дверях появился главврач.

— Что мне с вами делать? Ведь сегодня праздник, праздник Октября. Или вас это не трогает? — бурчал он недовольным тоном. — Небось год назад вы не так его встречали. Сидели в Большом театре на торжественном? А потом собрались за праздничным столом, где сверкал хрусталь и блестел фарфор? Звенели бокалы и шипело шампанское… а глаза любимых женщин светились ярче люстр… А теперь? Чем мне вас угостить? Нет у меня ни икры, ни семги, ни коньяка, шампанского… Нету! — крикнул он, хмуря седые кустистые брови. Повернулся резко кругом и вышел.

— Миленькие, не слушайте вы его, — затараторила нянечка, — накормим вас, сыты будете. Все будет…

— Характерец! — протянул Вася Богданов. — Второго такого и днем с огнем не сыщешь.

Главврач вновь вернулся. Вслед за ним с подносами, уставленными алюминиевыми мисочками, шли две няни. Вкусные запахи наполнили помещение. Большие карманы халата главврача были подозрительно оттопырены и оттуда выглядывали горлышки бутылок. Усевшись на краю кровати, извлек одну посудину и, наливая в граненый стакан прозрачную жидкость, деловито осведомился:

— В чистом виде или пополам с водой?

— Запьем водой, — поспешил с ответом Штепенко, с вожделением уставившись в миску с гречневой кашей и котлетой.

— Ножей, вилок у нас нет, — извинялась няня, раздавая деревянные ложки.

— Обойдемся, было бы что, — пошутил обычно молчаливыйвторой летчик Петр Масалев.

Главврач налил из графина полный стакан воды и поставил его рядом с первым, налитым до половины.

— С праздником, — чокнулся он бутылкой.

— С праздником, — ответил я.

Так мы встретили на этот раз праздник, — 24-ю годовщину Великой Октябрьской социалистической революции.

За ночь моя нога опухла до невероятных размеров. На утреннем обходе, ощупав ее со всех сторон, дежурный врач нашла, что все в норме, и пыталась меня утешить:

— Ничего страшного, все это пройдет. Полежите месяц-другой и сможете снова летать.

«Бог ты мой! Лежать в больнице месяц-другой! Не-ет! Так дело не пойдет», — думал я про себя, лихорадочно соображая, как нам отсюда добраться до своих.

— Скажите, пожалуйста, откуда здесь можно послать телеграмму в полк? — спросил я врача.

— Это можно, наверно, в городском отделе НКВД, — ответила она, чуть подумав. — Обычного телеграфа у нас уже давно нет, фронт ведь рядом.

После долгих просьб Саше Штепенко выдали его обмундирование и он пошел телеграфировать в полк о нашем местопребывании и состоянии людей. Это, казалось бы, простейшее дело, заняло у него с добрых полдня. Теперь мы жили ожиданием: вот-вот прилетит штабной самолет и увезет нас на свой аэродром. Ведь до него всего-то километров двести.

Но не знали мы тогда, что связь в первые месяцы войны была самым большим камнем преткновения и, конечно, сообщение о судьбе одного экипажа отнюдь не могло считаться первоочередным в потоке сообщений, передаваемых узлом связи в нескольких десятках километров от линии фронта.

Прошла неделя. Саша Штепенко снова сходил в город. На этот раз он вернулся довольно скоро и сообщил, что донесение наше передано, но когда — этого он узнать не смог.

Прошло целых две недели, когда к нам в палату ворвался в. белоснежном халате сам командир полка Лебедев.

— Ну, орлы, быстро одеться-обуться и домой! — скомандовал он, пожимая всем нам руки.

— Но ведь скоро стемнеет, — высказал сомнение в возможности полета Саша Штепенко.

Лебедев весело расхохотался:

— Ну и ну! Пара недель праздной жизни и наши летчики успевают забыть, что у нас ночью тоже летают.

— Отвыкли, — смущенно улыбнулся Саша. — А потом кто его знает, что ваше такси может и чего не может.

Провожать нас вышел во главе с уже полюбившимся нам главврачом весь персонал больницы. Видавший виды длинноносый больничный автобус, дрожа, как в лихорадке, уже дымил у крыльца.

В тот же вечер опустились мы на освещенную лучом прожектора заснеженную полосу родного аэродрома. Наконец-то мы дома!

На тесном крылечке санчасти столпились встречавшие. Тут был Михаил Раковщик — начальник медицинской службы, врачи Завьялов и Зенин, сестры Нина и Ася, Аня и Люда. А за их спинами сверкали глазами Фрося и Мотя.

Я написал подробное донесение о всем пережитом. Вспомнил, что перед тем, как покинуть корабль, убрал и выключил моторы, включил автопилот… Описал все, что с нами стряслось в предпраздничную ночь…