Тревожное небо

Оглянувшись, увидел соседа по квартире, «дядю Колю», как его звали дети, Николая Денисовича Щетинина, человека уже изрядно в годах. Работающий в политотделе Севморпути, Щетинин был сейчас в брезентовой куртке и держал в руках чугунную сковородку. «

— Пойдем со мной… я на крышу, — сказал он мне. — кастрюлю захвати…

Не поняв, зачем это надо брать на крышу кастрюлю, я поспешил за ним.

С крыши девятиэтажного «дома полярников» открывалась внушительная картина. Сотни аэростатов заграждения неподвижно застыли на фоне ярких лучей шнырявших по небу прожекторов. Иногда луч высвечивал на громадной высоте яркую блестящую точку — самолет врага. К нему подтягивались яркие языки других прожекторов и тотчас же вокруг начинали сверкать разрывы зенитных снарядов. То справа, то слева от нас слышались глухие разрывы.

«Бомбят, гады…» Зенитки продолжали стрелять. Вдруг крыше забарабанило как крупным градом. Осколки. От наших же зенитных снарядов. Николай Денисович недовольно буркнул:

— Сказал же я тебе, возьми кастрюлю…

Теперь и до меня дошло, зачем нужна кастрюля. Сам Щетинин» накрыл голову сковородкой. Где-то далеко, в стороне Шаболовки, прогремел взрыв. Рядом с нами, прямо с бульвара, открыла пальбу зенитная батарея, но тут же умолкла. Наступила тишина. Прожекторы потухли.

Николай Денисович снял с головы сковородку и спокойно

сказал:

— На сегодня все. Прорвалось немного, может, два-три самолета. Их под Москвой наши встречают — истребители. Молодцы ребята!

…Через несколько дней я был уже на знакомом заводе. На том самом, откуда начался наш боевой полет к Берлину, так неудачно закончившийся.

Завод работал в три смены круглые сутки. В цехах появилось, много молодежи, недавних учащихся фабрично-заводских училищ. Под присмотром взрослых мастеров у станков стояли почти дети. Одетые в ватники, слишком для них просторные, мальчишки и девчонки выполняли работу, которую в мирные годы доверяли даже не каждому взрослому. Но их маленькие руки делали огромной важности дело. Они ковали оружие, так нужное фронту.

Я быстро справился с необходимыми формальностями, получил талоны на питание и отправился в столовую. Вторая смена закончила работу, и столовая была битком набита. Получил миску капусты с постным маслом, ломоть черного хлеба и кружку чая с кусочком сахара.

За ужином увидел своих друзей — Сашу Штепенко, радиста Васю Богданова, борттехника Семена Дмитриева, других механиков и стрелков — весь экипаж Водопьянова (сам он сейчас лежал в госпитале). Экипаж поступил под мое командование.

… Следующее утро застало нас на аэродроме. Надо было осмотреть и проверить самолет сперва на земле, а потом и в воздухе. Каждый из экипажа являлся специалистом своего дела и требовал от соответствующих работников завода безукоризненной работы всех агрегатов и приспособлений.

Перед обедом к нам подошел дежурный врач аэродрома:

— Хотите видеть живого фашиста?

— А что у вас тут выставка? — удивился я.

— Выставки пока нет, а в больницах найдутся, — усмехнулся доктор. — Летчики, сбитые нашими истребителями. Если интересуетесь, пойдем посмотрим.

Живого врага мы до сих пор действительно еще не видели.

Ну что ж, посмотрим!

В небольшой, чисто выбеленной палате стояло три кровати. Все они были заняты. Лежащие — один с перевязанной головой, так, что только глаза видны, другой со вздернутой кверху ногой и третий — спиной к нам — даже не пошевельнулись. Нянечка внесла на подносе обед, нагнулась к одной койке, чтобы поставить принесенную еду. Лежавший на ней молодой здоровый парень резко повернулся и ударил забинтованной рукой снизу по подносу. Миска с едой взлетела вверх, и ее содержимое выплеснулось на грудь няне.

— Гад ползучий, — задохнулся я, шагнув к фашисту, — дать бы тебе разок…

— Тихо, тихо! — схватили меня за руки дежурный и вошедший с ним в палату врач. — Это же пленный…

Молча вышли мы из палаты. Вот каков этот живой фашист!.. В больнице угостили нас обедом: пельмени, манная каша, клюквенный кисель. Такой обед был у нас далеко не каждый день. А этот подлюга там, в палате, мог еще хулиганить…

Было это в первые месяцы войны.

Спустя некоторое время по улицам столицы под конвоем наших автоматчиков прошли десятки тысяч живых фашистов. Километровыми колоннами, с (генералами во главе, шагали гитлеровские вояки. Опустив головы и глаза, плелись они мимо безмолвных дышавших ненавистью и брезгливостью москвичей, заполнивших тротуары. За ними двигались автомашины, смывавшие всю грязь, оставленную пленными на московских мостовых…

… Еще позже, перед концом войны, на нашем аэродроме приземлился самолет с пленным генералом. Какой покорно униженной была его просьба — дать тарелку супу сопровождавшей его в плен супруге. Куда подевались вся его спесь и высокомерие!

… Кружась над заводским аэродромом, еще и еще раз проверили все и вся: моторы работали дружно и без перебоев, шасси легко поднимались и опускались. Гигантская металлическая птица была во всем послушной и управлялась легко. Вася Богданов немедленно установил связь со своим аэродромом и тут же получил «добро» на перелет.