Тревожное счастье

— Что это за любовь у вас к Песоцкому?

— Он умный парень.

— Умный парень не всегда может быть умным командиром. Солидности у него не хватает. Маменькин сынок!

«Неправда!» — чуть было не вырвалось у меня, но я спохватился. Ждал, что скажет командир. Он прошелся по землянке, остановился у стены, на которой висела большая карта Советского Союза. Хотелось бы мне знать, что он подумал, когда задержал свой взгляд на карте? Наверное, подумал о том, что происходит там, на юге. Но каким образом он связал свою мысль с Песоцким? Может, имел намерение послать его туда? Вряд ли. Туда будет направлять не он. Ему, надо полагать, приказали отобрать курсантов для своего дивизиона — и он их отбирает.

Купанов вернулся к столу и сказал, задумчиво и как будто немного неуверенно:

— Что ж, пусть будет Песоцкий. Позовите его.

Поворачиваясь по уставу, я увидел, что политрук смотрит на комбата недовольно. Он — против. Я представляю, какой у них произойдет разговор! Однако этот человек с железной волей, наш лейтенант, не отступит от своего решения.

Итак, мы с Сеней никуда не едем. Ехать — это то, о чем я мечтал, на что надеялся. Но что значат мои мечты? Не от меня зависит их осуществление, я — солдат. И, наконец, не все ли равно, где воевать, бить фашистов! Я благодарен комбату. Впервые с начала войны чувствую какую-то радость. Радуюсь не только тому, что рядом со мной будет мой лучший друг. Рад за Сеню: ему верят. О нелепом происшествии первого дня войны все молчат, даже Сидоренко не вспомнил и сказал о Песоцком другое — что ему не хватает солидности.

Сеня вернулся от комбата весь просветленный, взволнованный. Пишет письмо матери. Надо и мне написать Саше. Получает ли она мои письма? От нее все еще приходят довоенные.

30 июня

Вот я и командир! И мне вдруг почему-то стало как-то по-иному неспокойно и страшно. Вспомнились слова Сидоренко: «Сможете командовать?» Никогда об этом я не думал раньше, все было ясным, как божий день. А теперь задумался: смогу ли я командовать? Будут ли слушать меня эти еще незнакомые мне люди? Их шестеро, и все они такие разные, есть старше меня по возрасту. Они встретили меня не очень приветливо. Или мне так показалось? Может, они были хмуры потому, что их подняли среди ночи?

Мы приехали после двенадцати, когда все отдыхали. Командир батареи — старший лейтенант Севченко, веселый и простой человек, с добрым крестьянским лицом, слегка изрытым оспой, сначала представил Виктора Вольнова расчету прибора, а потом подвел Сеню к дальномеру. Его подначальных он не разбудил. Этих «аристократов» всюду жалеют: у них должны быть зоркие «стереоскопические» глаза.

Наконец обратился ко мне:

— Пошли к твоим орлам. Лучший расчет тебе даю. Только держать в руках надо, а то на голову сядут.

Аттестация не очень высокая. Но мне понравился комбат, его простота, шутливость. Говорит он с украинским акцентом и когда хочет выругаться, то произносит странные слова — «японский бог». Тут как-то проще, чем там, на нашей батарее. Теперь я начинаю понимать, что, готовя из нас младших командиров, там довольно крепко «завинчивали гайки».

Маленький смуглый дежурный доложил, что расчет отдыхает.

— Разбуди!

Поднимались медленно, спрашивали: зачем?

Комбат разозлился и закричал сам:

— Подъем!

Вылетели пулей, откуда прыть взялась.

— Разгильдяи, японский бог! Это вы и по тревоге так будете подниматься?

— Ну-у, товарищ старший лейтенант… Вы же хорошо знаете, как мы поднимаемся по тревоге, — обиженно возразил хмурый ефрейтор — высокий, с тонкой, как у девушки, талией.

Комбат усмехнулся и сказал, как, вероятно, часто говорил:

— Разговорчики, Муха! — И представил меня: — Вот ваш новый командир — ефрейтор Шапетович. А это вам боевой заместитель — ефрейтор Муха. Хотя он больше похож на осу, чем на муху.

Муха что-то пробормотал. Дежурный оскалил очень красивые, белые-белые зубы. Этот парень обладает удивительным свойством — смеяться беззвучно, одними зубами.

Они разошлись так же хмуро и молчаливо, как и построились. Залезли в ниши. Я не знал, что им сказать, как, с чего начать знакомство. Да, собственно говоря, я и не имел права на длинные разговоры: командир батареи приказал спать. Я почувствовал себя неловко: на меня не обращали внимания, словно не признавая командиром. Только Муха спросил:

— Командир, ты что кончил?

— Как — что? Я из учебной батареи…

— Нет. До армии.

— Автодорожный техникум.

— А-а… — с непонятным пренебрежением протянул он и, помолчав, сообщил: — А наш командир в университете учился…