Тревожное торжество

Вероника увидела два улыбающихся лица. И все. В глазах наступила ночь. Женщина пошатнулась. Обрушилась ее единственная надежда. Павла больше нет для нее, только ненавистный Константин, возвращение к которому уже было немыслимо, невозможно. Это был крах, конец всему, итог ее жизни. Павел обманул, и дочь обманула, отобрала последнюю надежду. Украдкой у нее за спиной. Это непереносимо и несправедливо. Что впереди? Пропасть. Почудилось, что она падает в эту пропасть, и никто не подхватывает и не удерживает ее. Зеленая поляна перед глазами превратилась в несуразное месиво, люди в этом месиве не ходили, а прыгали и скакали, как черти в аду, и вместо улыбок все корчили ей уродливые гримасы.

Мозг сверлила одна-единственная мысль: стоять на пути у своей дочери она никогда не будет. Она никому больше не нужна в этой жизни. Ни Павлу, ни дочери, ни себе. А Константин ей самой не нужен. Значит, это конец. Мокрая и несчастная, опустила голову и плечи.

– Ничего, – усмехнулся Аспенский, – от этого не умирают.

Раздавленная, уничтоженная, она не чувствовала своего тела. Вся жизнь осталась в прошлом, а она сейчас оказалась где-то вне своей жизни, которую больше не хотела знать. Ноги не держали. Женщина рухнула в траву, зажала руками голову, плечи затряслись. Это было отчаяние, она не видела выхода из тьмы, окружившей ее. Пальцы Вероники смяли снимок.

Аспенский поморщился, бросил:

– Зовут к столам. Не вой, дура. Иди, помой морду. Я подожду за столом, – развернулся и направился на зов.

Вероника некоторое время сидела без движения, потом тихо поднялась, невидящим взором окинула реку, выронила из руки смятый снимок и тихо шагнула к воде.

Волна была теплая и ласкающая, такая приятная, что, казалось, только она одна могла принести Веронике покой и счастье. Женщина вошла по колено, ощущая ласку воды, почерпнула ее пригоршней и жадно выпила.

Гладь реки призывно искрилась, очаровывала. Показалось, ничего лучшего в своей жизни Вероника не знала. Пошла в воду, потому что почувствовала в этот миг, что только река была ее настоящим спасением.

Шум и суета у столов продолжалась до тех пор, пока все не расселись по местам. А когда разместились, Адаевский первым обратил внимание, что нет Вероники. Глянул на берег, спросил у Аспенского:

– Где ты потерял жену?

– Придет, – отмахнулся тот, обернулся к реке, поискал глазами и пожал плечом.

Анатолий громко позвал:

– Вероника, ты куда запропастилась? Давай-ка к столу!

Несколько человек подхватили этот зов и вразнобой повторили его. Молодой парень сказал, что видел, как она входила в воду. Аспенский раздраженно поднялся из-за стола и вернулся к реке. Недоброе предчувствие кольнуло сердце. Одежда Вероники лежала на месте. Нетронута. У самой воды валялся смятый снимок. Константин машинально поднял и сунул в карман брюк. Гладь реки была спокойной. И вдруг его пронзило. Он не поверил в собственную догадку. И, не веря, зарычал раненым зверем, сорвал с себя рубаху, бросился в воду:

– Не дури, Вероника, вернись! – глухо и безнадежно простонал, ныряя.

Участники пикника замерли от неожиданности, а потом резко повыскакивали из-за столов и тоже кинулись к реке.

Нашли Веронику не сразу.

Течение отнесло ее тело метров на сто пятьдесят вниз.

В первой половине следующего дня Юлия прямо из палаты Хавина позвонила Кристине с просьбой передать Валентину, что она подает на развод. Но не успела произнести и слова, как подруга защебетала безостановочно:

– Вот наконец-то дала о себе знать! Вспомнила о подруге! Тебя тут все обыскались! Меня затерроризировали. Требуют номер твоего телефона. А где я возьму, если сама не знаю? Ты уже в курсе, что стряслось?

Юлия сидела на стуле у кровати улыбающегося Павла. Тот держал в руке ее ладонь, как бы подбадривая этим. Не понимая Кристину, Юлия переспросила:

– Стряслось? Не знаю. Скажи.

– Ну надо же, – растерянно протянула Кристина, у нее сразу пересохло в горле, было трудно первой сообщить плохую весть подруге, но сделать это приходилось, и она глубоко вздохнула и негромко выговорила: – Утонула твоя мать.

Юлия вздрогнула, покрылась красными пятнами. Павел увидел изменившееся лицо и насторожился. Губы девушки сжались и побелели. По телу прошла холодная рябь, руки задрожали, телефон упал на пол. Павел стиснул ее пальцы:

– Что произошло, Юлия?

– Мама, – раскрылись губы.

– Что?

– Утонула, – прошептали губы.

У Хавина все внутри оборвалось. Мгновенно перед взором проплыли грустные глаза Вероники. Сердце защемило. Лицо окаменело. Больно ударило чувство вины перед нею. В душе разлилась горечь.

Юлия подняла телефон и набрала номер отца:

– Папа, как это случилось?

– Она покончила с собой, – холодно, глухо ответил Аспенский, но сквозь эту сухость проступали тоска и уныние, каких Юлия никогда не знала у отца. – Приезжай на похороны.

Сердце у девушки остановилось, пол под ногами закачался. Вспомнились отношения между отцом и матерью. Хотела прокричать ему упреки. Но отец опередил, ударил дочь беспощадно: