Тревожное торжество

Они шли неторопливо. Спокойные и счастливые, в ярком уличном освещении. Истровскую взорвало. Все-таки эта девчонка превзошла ее, сломала все ее намерения, утерла нос. Алла захлебнулась от ярости. Недавно она желала выцарапать глаза ее матери, а теперь захотела растоптать Юлию. Уничтожить. Вместе с Хавиным. Разом двоих.

Глаза Аллы горели, красивые губы перекосились. Ее трясло. Рука упала на замок зажигания. Повернула ключ. Включила скорость. Нога надавила на газ. Мотор взревел. Все происходило мгновенно, как в тумане, бездумно. Лишь одна мысль в эти секунды будоражила Истровскую: отомстить за себя, раздавить этих двоих, чтобы не осталось следа.

Машина будто выпрыгнула с парковки и понеслась на Павла с Юлией. Свет фар ударил им в глаза. В последнее мгновение Хавин успел сильно оттолкнуть от себя девушку и даже не почувствовал, как его садануло и отбросило следом за Юлией.

Алла, видя это, испытала облегчение. Так им и надо. Так и надо. Так и должно быть. Негодяи. Негодяи. Свернула за угол дома и выехала на проспект. Но успокоиться не смогла, новое волнение стало бередить душу. Не раскаянье, нет, просто незнание результата тяготило душу.

Юлия при падении перелетела через низенький заборчик и упала на цветочную клумбу. Поняла, что произошло, когда оторвала лицо от земли. Стала на колени и оглянулась. Метрах в двух от себя увидала Хавина. Тот лежал на боку, не шевелился. Юлия вскочила на ноги, кинулась к нему:

– Павел, Павел, что с вами? Ответьте! Откройте глаза! Не пугайте меня, Павел! – Она склонилась над ним, приподняла ему голову. – Павел, вы живой? Павел! – Она пыталась привести его в чувство, и когда услыхала стон, обрадовалась.

Хавин открыл глаза, попробовал сесть, но боль прошлась по телу и он снова обмяк. Но стал успокаивать девушку:

– Все нормально, все нормально. Пустяки. Мелочи, – морщился от боли. – Случайность. Машина зацепила. А ты как? С тобой все нормально? Вот и хорошо. – Превозмогая боль, опять попытался подняться.

Юлия помогла ему сесть, затем встать на ноги. Он ощутил боль в ноге и ребрах, не мог глубоко вздохнуть. Опирался на девушку. Она спрашивала:

– Как вы, Павел? Я сейчас вызову «Скорую». Кто это был? Почему уехал? Ведь он видел, что сбил вас! Он специально наехал. Да. – Глаза Юлии расширились. – Он ехал прямо на нас. Не тормозил. Специально! Почему? За что? Кто он?

– Я не успел разглядеть номер, свет от фар ослепил, – ответил Павел, подумав, что Юлия преувеличивает, скорее всего, за рулем был пьяный.

Она глазами искала на земле свою сумочку, в которой был телефон. Павел достал из кармана свой. Девушка набрала номер. После этого они медленно переместились к скамейке возле подъезда, сели на нее. Юлию била дрожь. Вот так в одно мгновение могло все оборваться. Так все непредсказуемо. Так надо дорожить каждым мгновением, проведенным вместе.

– Все хорошо, все хорошо, Юлия. – Павел погладил ее по щеке, он как будто прочитал мысли девушки, и ей от этого сделалось легче. – Все это заживет, Юлия, и ты станешь моей женой! Нам еще долго жить.

– Мы всегда будем вместе! – прошептала она.

– Не сомневайся.

«Скорая» отвезла Павла в больницу.

Истровская в это время ехала домой.

Часть третья

29

Вероника чувствовала себя одинокой. Дочери рядом не было, муж стал невыносимым. Упоминание о Печаевых, Адаевском, Хавине или Юлии приводило его в бешенство. На любой вопрос жены взрывался злым криком:

– Заткнись, шлюха!

Ее разрывало чувство унижения, боль в душе обжигала так, что жить не хотелось. Пробовала убедить себя, что в ее жизни были и светлые мгновения, только в них она не видела Константина. И смотрела на него исподлобья и отчужденно:

– За что? Не смей называть меня так!

– Ах ты, подстилка Хавинская! – рычал Аспенский, сдерживаясь, чтобы не ударить жену. – Сговорилась с ним за моей спиной! Долю в бизнесе для себя и для дочери у него выторговала!

– Ты о чем, Константин? – Она была в неведении об условиях договора.

– Знаешь, сучка! Не строй невинную морду! Понравился этот кобель? – Пронизал ее тяжелым взглядом. – Ты же всяких перепробовала! А этот, что, лучше других?

– Лучше! – вдруг с вызовом выкрикнула Вероника. – Ревнуешь, что ли?

Константин оторопел, осмелела, дрянь, и сильно сжал пальцами ее скулы:

– Удавлю, шлюха! – процедил сквозь зубы.

Вероника стерпела боль. Аспенский оттолкнул жену:

– Где твоя дочь? Такая же шлюха, как и ты!

– Это и твоя дочь! – снова не выдержала женщина. – Как у тебя язык поворачивается называть свою дочь шлюхой? Не смей даже думать о ней так! Достаточно того, что ты меня сделал такой! – У Вероники перехватило дыхание, в горле застрял ком. Она широко раскрыла рот, хватая воздух, закашлялась.

Константин с отвращением отвернулся и вышел из комнаты. Шумно прошел по фойе и хлопнул входной дверью. Вероника завернулась в халат и упала лицом на подушку, плечи затряслись. Но она не плакала. Ее обида переходила в злость и ненависть. Ей было плохо, стучали зубы, просыпалась ярость и уходили страхи.