Тревожные галсы

— Что это за жизнь, а? Любишь человека и прячешься от чужих глаз. Это ли счастье? Кажется, я больше этого не вынесу. Вот вернется отец с промысла, и я скажу, что... — Она умолкла.

Кесарев ласково прижал ее к себе.

— Не надо говорить отцу. Не надо. Ты думаешь, что мне легко? Боль на душе, как будто там тяжелая рана. И Наташа... У меня такое чувство, что я брошу ее.

Брови у Веры дрогнули.

— А сын? Ему ведь уже пять лет... И потом, чего спешить? Я же этого не требую! Ох, Сергей, ты можешь натворить всяких глупостей...

Это его взорвало.

— Я же люблю тебя!

— Надо уметь прятать в себе эту любовь, — возразила она. — Ты понял? Не торопись. Поживем — увидим...

Кесарев шел на корабль угрюмый и то, что, не был всю ночь дома, угнетало его. Он не собирался идти к Вере, он шел домой. Он так и доложил командиру, что будет дома. «А вдруг меня вызывали на корабль?» — мелькнула мысль, но Сергей тут же отбросил ее прочь. Он шел через сопку. На кустах можжевельника блестела роса. Туман над бухтой почти разошелся, по-прежнему было зябко. Из-за густо-синего горизонта выкатилось ярко-оранжевое солнце. Над бухтой кричали чайки. На память Кесареву пришли слова Веры: «Что это за жизнь? Любишь человека и прячешься от чужих глаз...»

И еще: «Будь твоей женой, я бы ни за что не согласилась, чтобы ты плавал на корабле. Я бы не перенесла разлуку...»

Сейчас Кесарев подумал:

«А как же Борис? Ведь он тоже плавает, и она не протестует, даже наоборот, рада... Странно, весьма странно...»

Еще издали Кесарев увидел на палубе Склярова и с огорчением подумал о том, что некстати пришел, надо было подождать, когда он уйдет. Но причал был пуст, и Скляров уже заметил Кесарева, потому что, покуривая, поджидал его у трапа.

«Только ему ни слова, где был и что делал», — сказал себе Кесарев.

Легко, пружинисто он взбежал по трапу, поздоровался с командиром. Скляров, как показалось Кесареву, пристально взглянул на него.

— Что-то рановато вы пришли, — сказал он.

— Да вот... спешил, — Кесарев стоял рядом, не зная, то ли ему идти, то ли ждать, что еще скажет командир. Теперь Сергей почувствовал себя свободнее, потому что если Скляров ничего не говорит, значит, вчера после ужина его на корабль не вызывали, и о том, что он не ночевал дома, никто не знает. Ему вдруг захотелось поделиться с командиром о том, как в бухте Заозерной обезвреживал мину.

— Каверзная попалась «эска», пришлось доставать запалы. Это дело хотя и привычное, но, признаться по совести, меня даже пот прошиб, а тут еще зацепка случилась... — Он сделал паузу, взглянул на командира. Скляров молча курил, глядя куда-то в сторону острова, где неуемно кричали бакланы. — Зацепка, по правде говоря, каверзная.

— Проводок задел? Я все знаю, Сергей, — прервал его капитан второго ранга. — Мне звонил начальник порта, просил поощрить вас.

Кесарев смутился. А Скляров, словно не замечая этого, продолжал:

— Я ценю ваше мужество, Кесарев. Очень даже ценю. И еще мне обидно, что у меня один вы такой минер. Уедете, скажем, в отпуск, и некому будет обезвреживать эти каверзные «эски». Вот и получается, что на корабле вы человек незаменимый.

— Весьма странно, товарищ командир, весьма странно... — Промолвил Кесарев, пряча досадную улыбку.

— Это почему же весьма странно? — Скляров требовательно взглянул ему в лицо.

— Вы мне как-то говорили, что я не умею мыслить тактически...

Скляров улыбнулся, его лицо сделалось мягким, добрым, казалось, что оно никогда не было строгим, что и сам командир человек добродушный, и с ним запросто можно говорить на самую сокровенную тему.

— Ничего в этом нет странного, Сергей Павлович, — сказал Скляров. — Мужество и кругозор морского офицера, его тактическое мышление — понятия не однозначные. Вы умеете укрощать мины — это делает вам честь. Но в море иногда теряетесь. Помните, как стояли вахтенным офицером? Акустик обнаружил шум винтов подводной лодки, доложил вам, а что сделали вы?

— Попросил уточнить характер цели...

— Вот-вот, уточнить! — Скляров загасил папиросу. — Во-первых, вы усомнились в достоверности доклада мичмана Морозова, чем, безусловно, обидели его, а ведь он ас в своем деле, во-вторых, не объявили на корабле боевую тревогу, время было потеряно, и «чужая» лодка ускользнула. Тогда-то я понял, что тактическое мышление у вас развито недостаточно и что вас надо и надо учить...

«Он прав, дальше мин и торпед я ничего не вижу», — вздохнул Кесарев.

— Флот ныне не тот, каким был, скажем, пять лет назад, — продолжал Скляров. — Корабли у нас самые, современные, и надо уметь максимально использовать их первоклассное оружие, технику.

— Значит, меня еще надо учить? — Кесарев выжидающе посмотрел на Склярова.

— И вас учить, и меня учить, и старпома... — Скляров сделал паузу. — Да, а как Наташа, я слышал, что ей предложили стать завучем?

— Предложили, но я был против, и она отказалась.

— Что, это могло отразиться на вашей службе?

Вопрос был коварным, даже ехидным, но Кесарев снисходительно улыбнулся, словно бы его это ничуть не задело. Он сказал, что и так редко видит жену дома. Вечно она пропадает в школе. А что это за жизнь?