Тревожные годы

- Известно, понимаем. Я вот тоже Крестьяну-то Иванычу и говорю: "А тебя, Крестьян Иваныч, по зубам-то, верно, не чищивали?" - "Нет, говорит, не чищивали". - "Ну, а нас, говорю, чистили. Только и всего". Эй, вы, колелые!

Мы с версту мчимся во весь дух. Ямщик то и дело оглядывается назад, очевидно с желанием уловить впечатление, которое произведет на меня эта безумная скачка. Наконец лошади мало-помалу начинают сами убавлять шагу и кончают обыкновенною ленивою рысью.

- Уж так нынче народ слаб стал! так слаб! - произносит наконец ямщик, как бы вдруг открывая предо мной свою заветную мысль.

- А что?

- Это чтобы обмануть, обвесить, утащить - на все первый сорт. И не то чтоб себе на пользу - всё в кабак! У нас в М. девятнадцать кабаков числится - какие тут прибытки на ум пойдут! Он тебя утром на базаре обманул, ан к полудню, смотришь, его самого кабатчик до нитки обобрал, а там, по истечении времени, гляди, и у кабатчика либо выручку украли, либо безменом по темю - и дух вон. Так оно колесом и идет. И за дело! потому, дураков учить надо. Только вот что диво: куда деньги деваются, ни у кого их нет!

- А немцы на что?

- И то правда. Денежка свое место знает. Ползком-ползком, а доползет-таки до хозяина!

Опять восклицание "эй, вы, колелые!" и опять скачка.

- А вон и Пчельники! вон на горе-то!

* * *

В Пчельниках кормежка.

Восклицание "уж так нынче народ слаб стал!" составляет в настоящее время модный припев градов и весей российских. Везде, где бы вы ни были, - вы можете быть уверены, что услышите эту фразу через девять слов на десятое. Вельможа в раззолоченных палатах, кабатчик за стойкой, земледелец за сохою - все в одно слово вопиют: "Слаб стал народ!" То же самое услышали мы и на постоялом дворе.

Жена содержателя двора, почтенная и деятельнейшая женщина, была в избе одна, когда мы приехали; прочие члены семейства разошлись: кто на жнитво, кто на сенокос. Изба была чистая, светлая, и все в ней глядело запасливо, полною чашей. Меня накормили отличным ситным хлебом и совершенно свежими яйцами. За чаем зашел разговор о хозяйстве вообще и в частности об огородничестве, которое в здешнем месте считается главным и почти общим крестьянским промыслом.

- Нет нынче прежней обощи! - говорила хозяйка, вынимая из печи лопатой небольшие румяные хлебцы, - горохи - и те против прежнего наполовину родиться стали!

- Отчего же? земля, что ли, отощала?

- Нет, и не земля, а народ стал слаб. Ах, как слаб нынче народ!

Через час пришел с покоса хозяин, а за ним собрались и остальные члены семейства. Началось бесконечное чаепитие, под конец которого из чайника лилась только чуть-чуть желтоватая вода.

- Я прежде пар триста пеунов в Питер отправлял, - говорил хозяин, - а прошлой зимой и ста пар не выходил!

- Невыгодно, что ли?

- Нет, выгода должна быть, только птицы совсем ноне не стало. А ежели и есть птица, так некормна, проестлива. Как ты ее со двора-то у мужичка кости да кожа возьмешь - начни-ка ее кормить, она самоё себя съест.

- Отчего ж это?

- Да оттого, что народ стал слаб. Слаб нынче народ, ни на что не похоже!

Хозяева отобедали и ушли опять на работы. Пришел пастух, который в деревнях обыкновенно кормится по ряду то в одной крестьянской избе, то в другой. Ямщик мой признал в пастухе знакомого, который несколько лет сряду пас стадо в М.

- Ты что же от нас ушел, Мартын?

- У вас в М. дверей у кабаков больно много.

- А ты бы не во всякую попадал!

- Да, убережешься у вас! разве я один! Нынче и весь народ вообще слаб стал.

- Уж так слаб! так слаб! - вторили пастух, ямщик и хозяйка.