Тревожные годы

P. S. Против квартиры моей стоит большой каменный дом. Сегодня утром, подойдя к окну, я увидел на балконе этого дома очень недурную и еще молодую женщину. Не говоря худого слова, я взял бинокль и навел его на нее. Она не только не оскорбилась этим, но даже слегка усмехнулась и поиграла в мою сторону глазками. От Федьки я узнал, что это вдова купца Лиходеева и что она ежегодно отправляет значительное число барок с хлебом. Говорят также (все тот же Федька, у которого на этот счет изумительное чутье), что тут уж примазался здешний исправник. И действительно, в ту минуту, как я закрываю это письмо, его дрожки подъехали к крыльцу лиходеевского дома".

* * *

"Vous etes un noble coeur, Serge! [Ты благороден, Серж! (франц.)] ты понял меня! Ты понял, что мне нужна переписка с тобой, чтоб отдохнуть от той безвыходной прозы, которая отныне должна составлять все содержание моей бедной, неудавшейся жизни!

Ах, какая это жизнь! Вежетировать изо дня в день в деревне, видеть налитую водкой физиономию Butor'a, слышать, как он, запершись с Филаткой в кабинете, выкрикивает кавалерийские сигналы, ежеминутно быть под страхом, что ему вдруг вздумается сделать нашествие на мой будуар... Это ужасно, ужасно, ужасно!

Представь себе, что я узнала! До сих пор я думала, что должна была оставить Париж, потому что Butor отказался прислать мне деньги; теперь мне известно, что он подавал об этом официальную записку, и в этой записке... просил о высылке меня из Парижа по этапу!! L'animal! [Скотина! (франц.)]

Et moi qui croyais autrefois Ю l'ideal, au sublime, i' l'infini... que sais-je! [А я-то верила в идеалы, в возвышенное, в бесконечное... и прочую ерунду! (франц.)] Я, которая думала, что вся моя жизнь будет непрерывным гимном божеству! И что ж! достаточно было прикосновения грубой руки одного человека, чтоб разбудить меня от моих золотых грез. И этот человек... c'est le Butor! Le sublime - et l'horrible, le ciel - et l'enfer, l'ange - et le demon... [Возвышенное - и ужасное, небо - и ад, ангел - и демон (франц.)] какой поразительный урок!

Я не знаю, что сталось бы со мной, если б я не нашла утешения в религии. Религия - это наше сокровище, мой друг! Без религии мы путники, колеблемые ветром сомнений, как говорит le pere Basile [отец Василий (франц.)], очень миленький молодой попик, который недавно определен в наш приход и которого наш Butor уж успел окрестить именем Васьки-шалыгана. Я собственным горьким опытом убедилась в истине этих слов - и знаешь ли где? Там... в Париже! Сознаюсь, я в то время жила... comme une payenne! [как язычница! (франц.)] Я ничего не понимала... c'etait un reve! [это был сон! (франц.)] И вдруг мне объявляют, что если я завтра не выеду из Парижа, то меня посадят в Clichy! C'etait comme un trait de lumiere! [Клиши! Это был луч света! (франц.)] Я сейчас же приказала уложить мои вещи... и с этой минуты - ни малейшего ропота, ни единого горького слова! Я вдруг преобразилась, почувствовала, что мне легко. Paul de Cassagnac, Villemessent, Detroyat, Tarbe, Dugue de la Fauconnerie [Поль де Кассаньяк, Вильмессан, Детруйа, Тарбе, Дюге де ля Фоконнери (франц.)] [Журналисты мазурицкого оттенка. (Прим. М. Е. Салтыкова-Щедрина.)] - все прибежали, все хотели утешить меня, но я наотрез сказала: "N-i - n-i, c'est fini! Que la volonte de Dieu soit faite" [ни-ни, кончено! Да будет воля божья (франц.)]. И когда, на другой день, я садилась в вагон, Villemessent, прощаясь со мной, сказал: "Vous etes une sainte! c'est Villemessent qui vous le dit!" [вы - святая! это говорит вам Вильмессан! (франц.)]

Но как он терзает меня... le Butor! как он изобретателен в своих оскорблениях! как он умеет повернуть нож в не зажившей еще ране!

На днях - это было в день моего рождения (helas! твоей pauvre mere исполнилось сорок лет, mon enfant! [увы!.. бедной матери... дитя мое! (франц.)]) - он является прямо в мой будуар.

— Честь имею поздравить!

Я молчу.

— Сорок годков изволили получить! Самая, значит, пора!

Я делаю чуть заметный знак нетерпения.

— По Бальзаку, это именно настоящая пора любви. Удивительно, говорят, как у этих сорокалетних баб оно знойно выходит...

— Только не для вас! - холодно ответила я и, окинув его презрительным взглядом, поспешила запереться у себя в спальной.

Я не знаю, какой эффект произвел на него мой ответ (Маша, моя горничная, уверяет, что у него даже губы побелели от злости), но я очень отчетливо слышала, как он несколько раз сряду произнес мне вдогонку:

— Заставлю-с! заставлю-с! заставлю-с!

И таким образом - почти ежедневно. Я каждое утро слышу его неровные шаги, направляющиеся к моей комнате, и жду оскорбления. Однажды - это был памятный для меня день, Serge! - он пришел ко мне, держа в руках листок "Городских и иногородных афиш" (c'est la seule nourriture intellectuelle qu'il se permet, l'innocent! [это единственная умственная пища, которую он себе позволяет, простофиля!(франц.)]).