Покуда мы таким образом беседовали, все остальные молчали. Нонночка с удовольствием слушала, как ее Поль разговаривает с дяденькой о чем-то серьезном, и только однажды бросила хлебным шариком в беленького Головлева. Филофей Павлыч, как глиняный кот, наклонял голову то по направлению ко мне, то в сторону Добрецова. Машенька по-прежнему не отрывала глаз от тарелки.
— А впрочем, - кинул Добрецов в заключение, - так как речь у нас началась с Короната Савича, то я считаю долгом заявить, что ничего против его намерений не имею. Медицинское поприще, и даже ветеринарное, как заметил мсьё Головлев...
Достаточно было возобновления этой остроты, чтобы все засмеялись, и разговор наш прекратился. Машенька вздохнула свободно и, чтобы дать другое направление мыслям, обратилась к черненькому Головлеву с вопросом:
— Ну, а папенька как? Здоров?
— Как бык-с.
— Ну, и слава богу. Благочестивый ваш папенька человек. Вот я так не могу: в будни рано встаешь, а в воскресенье все как-то понежиться хочется. Ну, и не поспеешь в церковь раньше, как к Евангелию. А папенька ваш, как в колокол ударили - он уж и там.
— Он у нас сам первый в колокол и ударяет. Возьмет за веревку и зазвонит.
— Любит бога ваш папенька! нечего сказать - очень любит! Не всякий это...
— Он у нас с священником все полемику ведет! - как-то высунулся вперед, словно вынырнул, беленький Головлев.
— Старозаветный ведь поп-то у вас!
— Да, все на ектениях сбивается - ну, отец и поправляет, да вслух, на всю церковь! "Николаевну" - врешь: "Михайловну"!"
— Вот как!
— А то у нас такой случай был: в Егорьев день начали крестьяне попа по полю катать - примета у них такая, что урожай лучше будет, если поп по полю покатается, - а отец на эту сцену и нагрянул! Ну, досталось тут всем на орехи!
— Скажите на милость - так вот у вас поп какой. Нет, у нас попик - ничего, чистенький. Всё "Труды" какие-то читает! Зато, может быть, ваш малым довольствуется, а наш за свадьбы больно дорого берет! Ни на что не похоже. Вот я земскому-то деятелю жаловалась: "Хоть бы вы, земство, за неимущих вступились!"
— Ничего-с, погодите. В губернию съездим - и попика к одному знаменателю приведем.
И вдруг, в самом разгаре "светского" разговора, Нонночку словно бес под бока толкнул.
— Дядя! вы давно ли Короната Савича видели? - обратилась она ко мне.
Машеньку даже передернуло всю.
— Нонночка! финиссё... лессе! - заговорила она по-французски (когда она терялась, то всегда прибегала к французскому языку), - ты видишь, что дяденьке этот разговор неприятен.
Нонночка с наивным изумлением взглянула сперва на меня, потом на мать, и вдруг что-то поняла.
— По-ни-маю! - пробормотала она как бы про себя, ворочая крупными, воловьими глазами, - так вот что! Беленький Головлик! расскажите-ка нам, как вас папенька от соблазнов оберегает?
— Во-первых, на ночь все входы и выходы собственноручно запирает на ключ; во-вторых, внезапно встает по ночам и подслушивает у наших дверей; в-третьих, афонский устав в Головлеве ввел, ни коров, ни кур - никакого животного женского пола...
Головлев долго что-то рассказывал, возбуждая общую веселость, но я уже не слушал. Теперь для меня было ясно, что меня все поняли. Филофей Павлыч вскинул в мою сторону изумленно-любопытствующий взор; Добрецов - язвительно улыбнулся. Все говорили себе: "Каков! приехал законы предписывать!" - и единодушно находили мою претензию возмутительною.
Под конец обеда гостей прибавилось: три девицы Корочкины поспели к мороженому. Наконец еда кончилась: отдавши приказание немедленно закладывать лошадей, я решился сделать последнюю попытку в пользу Короната и с этою целью пригласил Промптова и Машеньку побеседовать наедине.
— Филофей Павлыч, - начал я, когда мы уселись втроем в гостиной, - до вашего приезда я долго говорил с Машенькой, но, по-видимому, без успеха. Позвольте теперь обратиться к вам: может быть, ваш авторитет подействует на нее убедительнее...
Я взглянул на них: Филофей Павлыч делал вид, что слушает... но не больше, как из учтивости, Машенька даже не слушала; она смотрела совсем в другую сторону, и вся фигура ее выражала: "Господи! сказано было раз... чего бы, кажется!"
— Дело вот в чем, - продолжал я, - Коронат не чувствует в себе призвания к юридической карьере и желает перейти в Медицинскую академию...
— Так что же-с?
— Но для того, чтоб просуществовать в продолжениие пяти лет академического курса, он нуждается в помощи...
— Что же-с! вот мать - права ее-с!
— Но матери кажется, что Коронат, поступая таким образом, выходит из повиновения родительской власти, что если она раз, по каким-то необъяснимым соображениям, сказала себе, что ее сын будет юристом, то он и должен быть таковым. Одним словом, что он - непочтительный.
— Никогда я этого не говорила! - вдруг встрепенулась Машенька.
— Помилуй, душа моя! да в этом весь и вопрос!
— Никогда не говорила, что непочтительный! заблуждающий - вот это так!
— Позвольте, Марья Петровна! допустимте, что вы даже сказали: "непочтительный!" Что же, сударь! И по-моему - довольно-таки близко около этого будет!