Тревожные ночи

Через несколько мгновений, показавшихся нам вечностью, мы услышали за спиной грохот устремившихся вперед советских танков. Артиллерия русских всю свою огневую мощь обрушила на проклятую высоту. Непрерывно стреляли орудия и минометы, со свистом неслись огромные стрелы «катюш», бешено трещали ракеты. Снова земля содрогалась от взрывов, и тяжелая черная туча заволокла гору, скрыв от нас железную мачту. В воздух летели колья проволочных заграждений. Взрывались мины. Рушились бетонные укрепления, взметая столбы беловатой пыли.

Когда подошли танки, мы вышли из окопов и ринулись вперед. Тысячи бойцов поднялись на штурм, обезумев от ярости. Как исполинский вал, хлынули мы на высоту, сметая все на своем пути… Вместе с танками ворвались мы в дымовую завесу, под которой сотрясалась земля. Как буря, пронеслись по немецким окопам, круша и опрокидывая укрепления на террасах. На вершине высоты земля была разворочена и изрешечена снарядами, засыпана осколками, завалена разбитыми орудиями и танками. Убежища немцев пылали, железная мачта лежала, поверженная, на земле.

Из-под развалин и из укрытий стали выползать дрожащие гитлеровцы с поднятыми руками, с белыми платками. Немногим удалось спастись. Мы загнали их в угол, окружив сильной охраной из наших бойцов, с нацеленными автоматами, с обращенными против них штыками.

Когда рассеялась дымовая завеса, окутывавшая высоту, я увидел приближающегося ко мне бойца с раненым на спине. Осторожно встав на колени, он опустил его на растянутую на земле плащ-палатку. Лицо и грудь раненого были в крови, он глухо стонал. Я склонился над ним — это был Муря. Он единственный из делегации уцелел.

Я приподнял его голову, чтобы он мог увидеть жалкую кучку дрожащих немцев, продолжавших стоять с поднятыми руками. Он сделал невольное движение к винтовке, но тут же упал, обессиленный. Отдышавшись, попросил меня подвести его к телу Андрея Ивановича. Увидя его изрешеченный пулями труп, он рванулся, словно хотел броситься на пленных, но упал ничком на землю, шепча окровавленным ртом:

— Собаки! Бешеные псы! Убили Андрея Ивановича! Изверги!

Я бросился к нему и обхватил руками, стараясь успокоить. Глаза его наполнились слезами. Он рыдал, как ребенок. Потом, вцепившись в мою руку, стал в отчаянии шептать слабым, прерывающимся голосом:

— Они убили Андрея Ивановича, господин младший лейтенант. За что они убили его? Мы ведь шли к ним с миром.

Долго он не выпускал моей руки, судорожно сжимая ее, шепча умоляюще:

— Не прощайте им этого, господин младший лейтенант! Не прощайте!

Я успокоил его, как мог, и передал в руки санитара. Мы затолкали пленных в траншею и, оставив под охраной бойцов, бросились к другой стороне высоты, где еще бушевал бой. Навстречу нам неслись победные крики румынских и советских бойцов, штурмовавших последние немецкие укрепления. Все сильнее нарастал гул танков, все яростнее гремели залпы, сотрясая землю и воздух и отдаваясь по ту сторону фронтов громким раскатистым эхом.

Конец (Рассказ начальника головного отряда)

Мир! Первые его мгновения пронеслись, как вихрь, как ослепительная вспышка света. Мысль, что я уцелел, вырвался живым из этого ада, потрясла, ошеломила меня. Ни умом, ни сердцем не мог я сразу объять радость, которая охватила меня тогда. Должно было пройти некоторое время, прежде чем я поверил, что это было действительно так.

Сначала внезапно прекратился этот обстрел, в течение нескольких часов бушевавший над позициями немцев. Потом бурей пронеслась по фронтам весть о прекращении огня. Обезумев от радости, солдаты выкрикивали «ура», яростно палили из винтовок, автоматов. Небо — море огня, какой-то космический фейерверк. Ввысь непрерывно взвивались ракеты, трассирующие пули. И вдруг все погасло, смолкли один за другим пулеметы и пушки, и снова тишина, тишина, почти неестественная, легкая, как пушинка, опустилась на землю и фронты. Люди еще оставались в окопах, переполненные радостью, в которую не осмеливались поверить. Одичавшие, разуверившиеся за годы войны, они никак не могли постичь простую и великую истину, что война окончилась.

Я вылез на край окопа и долго сидел, прислушиваясь к этой необычной тишине. Я безмерно устал от войны, она вымотала из меня все силы. Я делал все словно в забытьи. Мне казалось, что, продлись война хотя бы еще один день, и я бы непременно погиб. Может быть, именно поэтому я чувствовал себя таким старым. Меня состарила война, бесчисленные дни и ночи, проведенные на фронте. После стольких волнений и страданий, после всех перенесенных ужасов и мук ночь эта глубоко меня взволновала.

— Кончится ли она когда-нибудь! — нервно вырвалось у меня.

— Переживем и эту ночь, господин младший лейтенант, — услышал я рядом голос своего связного Чионки.

«Да, — подумал я. — Жизнь следовало бы измерять не количеством прожитых дней, а количеством переживаний, их глубиной и силой».

Мне хотелось вырваться из моего грустного раздумья, и, поднявшись, я стал пристально всматриваться в темноту ночи, ожидая рассвета…