Тревожные ночи

Крестьянин стоял некоторое время в замешательстве и снова стал оглядывать нас по очереди, как в момент встречи. Тугодум, он не сразу пришел к решению. Потом, сняв с гвоздя шляпу и взяв у стены вилы, знаком попросил нас выйти и, прилаживая висячий замок к двери, шепнул:

— Пойду с вами!

Так мы вернулись на кукурузное поле в сопровождении Мартона Хорвата. Наши немного удивились, увидя, кого мы с собой привели. Дрэгэницэ потянул Бижу за рукав в сторону.

— На что нам такой проводник? — спросил он Бижу укоряюще.

— Послали глухих собак на охоту, — недовольно пробурчал и Ион Самоилэ.

Но Бижа не обратил на это внимания, и мы двинулись с Мартоном по направлению к Джилэу. Миновав кукурузные поля, мы вступили в молодую дубраву, недавно поднявшуюся на месте вырубки. Лунный свет помог Мартону отыскать тропку, известную только ему одному. Чувствуя настороженность к себе остальных, он замкнулся в угрюмом и суровом молчании. Впрочем, ночь была тихая, и только иногда позади слышался резкий свист пуль, ударявших по лесочку. Когда мы начали спускаться к Сомешу, подул легкий, прохладный, сырой ветер.

На опушке мы остановились. Перед нами расстилалась пойма Сомеша с его молодыми насаждениями ракит и тополей, посеребренных лунным светом. То в одном, то в другом месте между деревцами просвечивали полосы воды, похожие на потускневшие, слегка колышущиеся зеркала. По другую сторону прибрежной рощи, за Сомешем, виднелись строения села Джилэу, ближе, на берегу, прятался в тени высоких тополей дом.

— Это мельница Иштвана Хорвата, — пробормотал крестьянин. — Пошли к нему!

— Погоди! — схватил его за руку Бижа. — Он твой родственник?

— Нет. Здесь в селах полно Хорватов.

Крестьянин хотел идти, но Бижа снова удержал его за руку.

— А-а! — догадался наконец Мартон, почему мы противимся. — Идите спокойно. И ему осточертела война.

Дрэгэницэ и еще двое остались на опушке, а мы с Мартоном Хорватом стали спускаться к реке. Пробрались гуськом через прибрежную рощу, скрываясь под тенью ракит с пожелтевшей листвой, и остановились справа от деревянной плотины, о подножие которой сонно плескались серебристые волны реки.

— Обождите меня здесь, — сказал Мартен. — Там могут быть немцы…

Он перешел реку по плотине, как по мосту, сохраняя равновесие с помощью вил. В лунном свете его тень казалась длинной, причудливой, легкой. Она словно скользила по плотине и исчезла как видение в нагромождении тьмы у мельницы. Не успели наши глаза привыкнуть к серебристому блеску воды, как Мартон вернулся, запыхавшись.

— В селе полно немцев, — выпалил он испуганно.

Бижа успокоил его, дружески потрепав по плечу, и стал расспрашивать. Так мы узнали, что в селе расквартирован немецкий батальон, что его командный пункт находится в замке, силуэт которого гордо высился в лунном сиянии, и что мост через Сомеш минирован и его хорошо охраняют. Эти сведения спутали все наши расчеты. От нас требовалось вернуться с наброском моста и его окрестностей и, если возможно, с языком. Ведь нашему восьмому батальону горных стрелков предстояло на следующую ночь выйти на дорогу, ведущую в Клуж, и захватить мост.

— Как добраться до моста? — спросил Бижа крестьянина.

— Тут, вдоль реки, — указал рукой Мартон.

Бижа послал меня за оставшимися у опушки: нам надо было сообща обсудить положение. Уже перевалило за полночь, когда мы поднялись в путь. Не было смысла возвращаться в батальон без схемы укреплений моста, раз мы находились от него в каких-нибудь пяти — шести сотнях шагов! Мы распростились с Мартоном Хорватом, крепко пожав ему руку, и, углубившись в прибрежную рощу, стали пробираться к мосту.

Но нам не удалось даже разглядеть его опор, которые почему-то представлялись мне в виде высоких каменных столбов, как спереди и справа от нас затрещали вдруг два пулемета. Их огонь скрещивался как раз над местом, где нам пришлось залечь. Трое, Петре Дрэгэницэ, Ион Самоилэ и еще один боец, больше не поднялись. Бижа, привстав на одно колено, разрядил автомат в сторону, откуда стреляли немцы. Но новая пулеметная очередь уложила и его. Он был ранен в живот. Схватив тогда винтовку, я стремглав бросился к берегу и, кубарем полетев вниз, очутился почти у самой воды. Сжавшись в комок, лежал я на мокром песке. Я испытывал мучительную боль в голени, раздробленной пулей. Кровь, горячая, жгучая, хлынула из раненого сустава. Не в силах более удерживаться от стонов, я засунул кулак в рот, чтобы не кричать. Там, где пали мои товарищи, пулеметы все еще продолжали неистовствовать, срезая ракитник. Время от времени шальная пуля из рощи со свистом пролетала над водой Сомеша, нарушая тишину этой светлой ночи и гулким эхом отдаваясь вдали.