Тревожные ночи

Громадный желтый силуэт Королевского дворца то появлялся, то исчезал за дымовой завесой. Где-то рядом с грохотом рушились стены, звенели падавшие на мостовую стекла, слышался плач женщины и испуганный крик ребенка. Вскоре заговорили зенитные орудия и пулеметы… Военные патрули, пожарные команды и вооруженные рабочие из патриотической гвардии с трехцветными повязками на левом рукаве бежали к площади… Мы кинулись вслед за ними. Там горели здания Атенеума, Королевского дворца, Городской библиотеки, Национального театра, Центральной телефонной станции…

Домой мы возвращались ночью. В центре Бухареста еще бушевал пожар. Черную бездну ночи пронизывали языки пламени. В красном как кровь зареве пожаров темными полосами выделялись стены разрушенных зданий.

В эту ночь я не спал. Тети Фаны не было дома, а с Паску я расстался около Северного вокзала. К полуночи мне стало душно. Я вышел во двор и взобрался на кучу мусора и кирпича. Отсюда было видно, как в центре города полыхали здания, озаряя темное ночное небо светом пожарищ. Тревога и страх заставили людей выйти из жилищ и укрыться в развалинах. Больше всего народу собралось в подвале оставшегося без крыши дома, рядом с домиком тети Фаны. Я видел, что пожары распространяются и на другие районы города. Гитлеровские самолеты еще гудели в воздухе и безнаказанно бомбили жилые кварталы. Я видел, как приближается к нам пламя пожаров. Вдруг кто-то крикнул:

— Горят Железнодорожные мастерские!

Эта весть быстро облетела всех, и вскоре в сторону Железнодорожных мастерских потянулась длинная цепочка бегущих людей. Я присоединился к группе рабочих, живших на нашей улице. Раздался стонущий, дрожащий звук сирены Железнодорожных мастерских. Я пустился бежать что было сил и, когда прибежал, увидел, как сотни рабочих тушили пожар. Они то появлялись, то исчезали в клубах дыма, вынося из горящих зданий запасные части, инструмент, станки. Некоторые тащили ведра с песком, другие помогали пожарникам качать воду. Мы тоже бросились тушить пожар.

Вскоре огонь был ликвидирован. Однако над Железнодорожными мастерскими еще долгое время клубились тучи дыма, пара и пыли. Мы сели у заводской стены и стали ждать рассвета. Никто не думал уходить. Здесь, в Железнодорожных мастерских, каждый из нас чувствовал себя в эти тревожные часы увереннее, чем где-либо. Кое-кто из рабочих ругал немцев. Но большинство, выбившись из сил при тушении пожара, молчало. Казалось, вся тяжесть происходящих событий навалилась своей массой на их худые натруженные плечи. Не отдавая себе отчета в этом, мы чувствовали ответственность за все, что происходит вокруг нас.

Вскоре появился Паску и объявил, что Коммунистическая партия повсюду организует отряды патриотической гвардии. И сразу же зашумел, забурлил заводской двор, словно прорвавшийся сквозь плотину поток. Где-то в глубине у литейного цеха послышалось тихое пение «Интернационала».

Я подошел к Паску и в темноте крепко пожал ему руку, точно так же, как он мою в ту ночь, когда я пошел расклеивать с ним листовки.

— Дядя Паску, я тоже пойду! — попросил я, прижавшись к нему.

— Нельзя! — решительно заявил он.

— Пойду…

Он упрямо покачал головой и отошел к воротам, в которые въезжала грузовая машина с брезентовым верхом. Фары ее были потушены. Паску движением руки показал шоферу, куда ехать. Грузовик остановился, уткнувшись радиатором в красную кирпичную стену. Рабочие тесной толпой окружили его. Из кабины вышел офицер, за ним какой-то штатский. В руках он держал автомат, а его грудь была перепоясана крест-накрест пулеметными лентами. Он встал на подножку машины и поднял руку.

— Здравствуйте, товарищи! — крикнул он.

У меня перехватило дыхание. Темнота как будто стала еще плотнее, мне казалось, что я ослеп. Я оперся на руку Паску и снова изо всех сил сжал ее. Паску молчал. Неожиданно вокруг нас началась суматоха, и несколько рабочих бросились к машине, удивленно восклицая:

— Марин… Эй, Мариникэ!

Это был отец.

Я не помню, что было дальше. От волнения я не мог дышать. Я почувствовал, что Паску с силой тащит меня куда-то, потом я оказался в объятиях отца. Он крепко прижимал меня к груди. Я, только я, чувствовал, как глухо и тяжело он вздыхал, как дрожали его ласковые пальцы, запущенные в мои лохматые волосы.

Потом отец быстро спрыгнул с подножки и подошел к кузову грузовика. Офицер, который уже залез на машину, передал ему несколько винтовок. Отец начал раздавать их каждому, кто подходил к машине.

Страдание (Рассказ женщины)

К нам в Бэрэганскую степь вести всегда приходили с большим опозданием. Раньше других обо всем узнавали жители сел, лежащих вдоль железной дороги, а уж потом от них мы. И бывало, услышав какую-нибудь новость, мы никогда не знали, где тут правда и где выдумка. Все доходило до нас настолько приукрашенным, что было трудно докопаться до истины. Но когда в августе 1944 года Румыния порвала с немцами и пошла против них, эта новость долетела до нас в ту же самую ночь. Ее принес один машинист, который побывал в одном из сел по ту сторону степи.