Тревожные облака

Катер уже скоро месяц в океане… Раньше Саше казалось, что в беде время должно тянуться медленно. А выходит не так: вот уже двадцать пять дней борются они за жизнь то во мгле ночи, то в свинцовой сырости дней. Двадцать пять изнурительных дней. А кажется, что время пронеслось быстро, мелькнуло, как крыло птицы в тумане.

Хорошо, что их шестеро. Да, очень важна воля. Это, пожалуй, главное.

Оказывается, можно есть раз в сутки. Можно пить несколько ложек воды… Главное, не потерять веру в себя, в товарищей… Через три дня Новый год!..

Мысли Саши, обволакиваемые сном, сбиваются. Где-то в подсознании вспыхивают разноцветные елочные лампочки, мир отражается в блестящих и легких шарах, сеется, сеется неправдоподобный елочный снег.

«…Если продержусь еще три дня, не закурю до Нового года, будет ровно две недели. Тогда ничто не заставит меня курить. Пусть хоть «Дели» предлагают, хоть «Казбек»… Захотел - и бросил… Даже мать удивится! Никто не бросил, а я бросил…»

С этой мыслью Саша и уснул.

12

- Угораздило меня, ребята, коком к вам наняться, - говорил Коля Воронков, шуруя кочергой в чугунке.- Кочегарил бы, как прежде, на краболове, и все в порядке. Уже с месяц жировал бы во Владивостоке.

- Говорят, осенью, во время тайфуна, один краболов в Японском море затонул,- Саша неприметно подталкивает локтем сидящего рядом Виктора.- Вот и Витя слыхал.

- Точно, дядя Коля,- с готовностью басит Виктор.

Кока не проведешь, он сразу учуял подвох.

- Я на этом краболове не пошел бы,- говорит он.- Я бы на таком кочегарил, где по договору гарантируется полная личная ^безопасность, диетпитание, плюс сгущенное молоко. Будь здоров!

- Тогда считай, что ты в самый раз попал!- Саша, дойдя до кромки паруса, перекусывает суровую нитку.- Где ты еще получишь такую диету?

- Тоже верно,- добродушно соглашается кок.- С нашей пайки ожирения сердца не будет…- И вдруг сказал жалобно, будто выдохнул:- Пивка бы!

- А я по швартовке соскучился,- признается Виктор. Он замер с иглой в руке и неподвижно уставился в красноватый огонь чугунки.- Верите, ночами снится - пирс, причальные кнехты… Вижу, как ложится на них трос. Ладно ложится!.. Раз во сне палец даже захлестнуло тросом,- он улыбается,- а не больно. Раньше я считал, что люблю только море, как-то не думалось о земле… Ну, земля и земля… А хорошо ведь на берегу…

- Чего захотел! - восклицает кок.- Пирса захотел! Подайте ему берег! Вам, дорогой товарищ, владивостокский причал или, может ›быть, сойдет Петропавловск-на-Камчатке?!

- Мне швартоваться охота,- глухо повторяет Виктор,- разбежаться, прыгнуть и стать на пирсе… Крепко стать - припечататься! Понимаешь?

Чадный фитиль слабо освещает кубрик, неяркое его пламя желтеет в стекле судовых часов, в их никелевом футляре.

Шли самые короткие дни года.

В Ленинграде, на родине кока, в эту пору луна загодя является на небо, еще до того как догорит багряное, стылое солнце. И здесь, в океане, серые сумерки бегут рядом с тусклым зимним рассветом. Блеклый свет едва цедится сквозь закапанные суриком иллюминаторы. Счет времени ведут только громогласные морские часы двухнедельного завода да разграфленные листы вахтенного журнала.

Кок выходит из кубрика реже других, только за тем, чтобы зачерпнуть забортной воды. Опреснитель работает плохо: пар уходит из-под крышки, со свистом вырывается в щели между трубкой и развальцованным в крышке отверстием, оседает на потолке, на иллюминаторах светового люка, на койках и постельном белье. Медленно падают в чайник капли, за день удается получить только два-два с половиной литра пресной воды.

Дядя Костя все еще лежит. Оживляется он, когда Саша разливает пресную воду по зеленым эмалированным кружкам. Костю постоянно томит жажда, он мучительно прислушивается к падению капель в чайник, пробует считать их, глотая вязкую слюну. Чертовски медленно работает опреснитель. «Что-то надо придумать! С пяти ложек воды ноги протянешь»,- думает он, прикидывая, чем бы заменить кастрюлю.

Пресная вода изъята из ведения кока, он оказался слишком добросердечным человеком для такого дела. В первые дни он отдавал свою порцию товарищам, один раз Виктору, дважды механику. Петрович ворчал, а кок отшучивался: «Меняю на горючее: придем домой, они мне спиртом отдадут, грамм за грамм, такой уговор». Однажды Петрович застал кока за таким занятием: перед тем как развести огонь, он осторожно, приподняв крышку опреснителя, слизывал с нее бисерные капли.

- Ребят жалко…- кок виновато опустил умные серые глаза.- Я в кочегарке привык слюну глотать, а им трудно. Костя, видишь, мается…

- Жалостливый нашелся! - сердито оборвал его Петрович.- Ты мне этих порядков не заводи! Не распускай народ… Воду даем в обрез, чтоб не помереть. Ясно?

- Ясно! - буркнул кок.- Чего кричишь, спят ведь…

- Водой будет заведовать Саша,- громче прежнего продолжал Петрович.- Кто пить не станет, раздвинем зубы ножом и вольем. Свалишься- возись с тобой,- закончил он примирительно.

Больному механику назначили восемь ложек воды в сутки.