Тревожные облака

- Хватит,- невесело сказал дядя Костя и привалил к левому плечу огнетушитель, будто испугавшись, что кок станет его отнимать. Затем вдруг улыбнулся.- Это что же получается? Два татарина на катере и оба лежат!

Кок резко повернул к нему сердитое, с глубоко вырезанными ноздрями лицо.

- Ты что - смеешься?

- Когда ты в камбуз уходил, Равиль сказал, что ты не веришь ему потому, что он татарин.

- Я ему морду набью!

- Равиль посильнее тебя, невыгодно будет, уж лучше на меня налетай, смешнее выйдет. Два петуха… Перья полетят - молодым весело будет… А? - Он положил руку на худое, колючее плечо кока и заглянул в его озабоченные глаза.- конечно, Равиль это сгоряча, от обиды, молодой же…- Он глубока вздохнул.- А у меня, Коля, руки по делу соскучились. Придем на «Подгорный», сам ремонтировать катер буду, в отпуск не пойду. Так решил. Баллер расклепан, барашки никуда не годятся, в машинном у нас вода, скора ржаветь начнем. Я вот думаю семью забрать, дом в «Подгорном» поставлю, хозяйство заведу. Тут места хо-орошие.

- Курорт! - съязвил кок.

- Травы я такой нигде не видал. У нас под Астраханью в июне, глядишь, повыгорит все, продохнуть трудно. А здесь чего, жить можно. Видал, в Северо-Курильске какие коровы?!

- Молочка захотел?

- Детей, видишь, люблю,- глуховато сказал дядя Костя.- Сорок лет по земле хожу, а одна дочь у меня. Мне б сына, чтоб была с кем в баньку сходить,- он тихо рассмеялся,- спину на старости лет подраить.

Кок насупился.

- А мне бы табачку покрепче,- сказал он резко,- а лучше махорки. Жить можно было бы!

- Не скажи, Коля,- рассудительно заметил механик.- Человеку дети, внуки даже нужны. Иное только и поймешь, когда за сорок перевалит… Прошумит жизнь, уйдешь в запас, а вокруг пусто, чужие люди, солончаки, можно сказать…

- Чужие?!-воскликнул кок.- Коли люди, значит - не чужие! Это людишки чужими бывают.

Дядя Костя недоуменно посмотрел на него- они говорили о разном.

- В детях человеку себя видеть лестно, глаз свой, волос, привычки даже… Чудак ты: моряки садов не садят, недосуг все, а детей моряку непременно надо…

Трижды пробовал кок ухватить хоть краешек семейного счастья и всякий раз, по собственному выражению, «тянул пустой номер». Женщины попадались грубые, неверные, и осенью, возвращаясь из плавания, он не находил дома ни ласки, ни праздничного костюма, ни даже оранжевого абажура, который сам дотошно выбирал в магазине. В третий раз он стал осмотрительнее и, получив письмо от соседей, даже не заглянул домой. Пропади оно пропадом! Сердце тоже ведь не казенное, чего его зря трепать.

- Махорки бы мне,- упрямо повторил кок, подмигнув товарищу.- И молочка… от бешеной коровки!

Новый парус вяло повис в безветрие. Волна слабо ударяла в борт, точно кто-то коротко проводил по нему колючей проволочной щеткой.

13

Тридцать первое декабря 1953 года. Сразу же после подъема, когда Петрович достал из каютки капитана новый флаг, всеми овладело приподнятое настроение. Праздник есть праздник, даже если встречаешь его в океане, среди враждебных волн, даже если ты голоден, мечтаешь о кружке воды, о жаркой бане, о жестяной шайке, о мочалке, которой ты так охотно отдал бы свое усталое зудящее тело!

Да, праздник есть праздник.

Накануне кок принес из камбуза остатки дров и непрерывно поддерживал огонь в чугунке, чтобы команда могла хоть досыта напиться в этот день.

С утра все вынули из рундуков чистое белье. Петрович достал заветный сверток: пара белья, шерстяные носки, жесткая мочалка и неначатый, еще в бумажной обёртке, пахучий кусок ландышевого мыла.

- Сходил в баньку! - Петрович улыбнулся, но в голосе явственно прозвучала горечь.

- Чем не баня?! - Кок похлопал себя по худым ребрам, словно в парилке березовым веником.- Плохо натоплена, что ли?

- Хо-ро-шо!-задумчиво сказал механик, растирая занемевшие за ночь руки.

Никто не торопился надеть чистое белье. Приятно отдать голое тело теплу. Зажмурить глаза и почувствовать себя в предбаннике. Представить, как ты распахнешь дверь и, раздувая ноздри от хлынувшего на тебя пара, шагнешь в расточительный мир душей, спаренных кранов и наполненных выше краев шаек!

Равиль спал, он все еще был на положении больного. Саша стоял вахту, а Виктор голышом переступал с ноги на ногу на холодном полу кубрика. Смеясь, он все сильнее и сильнее похлопывал себя по ляжкам.

- Хватит! - прикрикнул кок.- Вахтенного испугаешь. Вот Равиля разбудил! - Равиль проснулся и удивленно уставился на голую команду.- Чего смотришь? Проверяем, у кого сала больше. Придется Витьку пустить в расход. Хорош боровок, годится для новогоднего угощения! А?

Виктор тяжело глотает слюну. Дернул же Колю черт заговорить о свинине! Попробуй теперь, отвяжись от этой мысли. Раз в году соседи Виктора в Ворошилове-Уссурийском резали откормленного борова. Посреди двора пылала груда соломы, потрескивала горящая щетина, и тут же для угощения детей отрезали слегка поджарившиеся уши и хвост. До чего вкусно было!