Тревожный берег

— А я знаю? — весело признался Славиков и неожиданно спросил полушутя-полусерьезно: — А ты за девчонками ухаживать умеешь?

Андрей даже растерялся:

— Не знаю… А это так важно?

Славиков тут же уточнил:

— Не понял, что «это»?

— Ухаживать, — ответил Русов и внутренне удивился цепкости Славикова. Сейчас между ними едва не оборвалась тонюсенькая ниточка дружеского общения, но ответ Русова снял возникшую было настороженность, и разговор далее пошел в том же непринужденном ключе.

— Так уж и не приходилось? — поддел Славиков.

— Почему же?.. Есть девчонка.

— В Морском?

— Нет, на Урале.

Андрей не любил распространяться о личном, но в лице Николая Славикова он обрел собеседника, тонко чувствующего малейшую неискренность или фальшь. С такими людьми или разговор в открытую, или не претендуй на взаимную искренность и откровенность.

— Мы с ней в одной школе учились. Сейчас она в институте…

— В каком? — спросил Славиков тоном старшего, знающего толк в институтах.

— В педагогическом.

— О, сержант, тебе повезло!

— Почему так официально? Мы же договорились…

— Извини. Привычка. Один мой знакомый в Москве — сержант милиции. Я знал его имя и отчество, но не мог отказать себе в удовольствии обращаться к нему совершенно независимо: «Привет, сержант! Как жизнь, сержант!» А что, звучит, а?

— Звучит. Но согласись, здесь-то ты в другом качестве. Не та демократия, не так ли?

— Точно! — Славиков засмеялся.

— Ты пе сказал, почему же мне повезло? Только потому, что она в педагогическом учится? — возвращаясь к прервавшейся было теме разговора, спросил Андрей.

— Есть шансы, что дождется. Особенность профессии. Спокойствие, мораль и — засилье женского пола. Два-три парня на группу…

Помолчали. Русов думал о своем, о том, что вчера написал Людмиле еще одно письмо, а от нее пока нет… Зато потом при встрече она снова может сказать: «Но я о тебе каждый день думала». А Славиков говорит, что Русову повезло. Может быть…

Незаметно дошли до совхоза. Вот уже до ближайшей хаты какая-то сотня метров осталась. Видно, как во дворик вышла женщина в белой косынке, стала снимать с веревки белье, трепещущее на ветру.

— Куда думаешь пойти? — поинтересовался Славиков и, узнав, что ничего конкретного Русов не наметил, посоветовал:

— Здесь три достопримечательности. Старая крепость. Вернее, развалины. Ужас сколько лет им! Наверное, еще начала нашей эры. Табличка имеется, что охраняется государством, а там, по сути дела, и охранять нечего. Археологи бывают. Вот, наверное, из-за раскопок и охраняется.

Второе — причал. Тоже старый. Там в воде сваи видны — зеленые, лохматые. Можно прекрасно посидеть, поразмышлять под плеск волн. Интересно бывает, когда вечером мотоботы рыбацкие приходят. Это часиков в девять.

Ну и третье — местный Дом культуры. По здешним масштабам — дворец. Вот там в библиотеке и работает наша Юля.

— А ты куда стопы направляешь? — спрашивает Андрей.

— Я-то? О, у меня есть один местный Попов. Радиолюбитель экстра-класса. У него в доме, представь себе, с половины мира радиовизитки собраны. Ну вот мы и пришли. Так с чего же ты решил начать знакомство с Прибрежградом?

— Для начала пройдусь по улицам.

— Не «цам», а «це»! — Славиков поднял вверх палец. — Одна здесь улица, сержант! Всего одна!

Русов улыбался:

— Давай двигай, профессор!

* * *

— Эх, мать моя старушка! — Бакланов опрокинул на себя ведро воды. — Давай еще!

— Зараз! — ответил долговязый парень в майке-сеточке и соломенной шляпе. Подхватил ведро и скрылся в дверях. Бакланов снова склонился над двигателем. Вкрутил очередной шуруп в трещину, идущую вдоль корпуса. Кропотливая это работа — вкручивать один в другой шурупы. Миллиметр за миллиметром, сантиметр за сантиметром затягивается трещина. Медленно, но надежно. Филипп уверен — двигатель заработает. Вот жаль только, времени свободного нет. Пока не приехал этот Русов, на все времени хватало — и на ремонт, и на сердечные дела. А теперь…

«Ну, на сегодня, пожалуй, хватит, к Юле успеть надо», — решил Бакланов. Он сел, вытер ветошью руки.

— А вот и мы! — В сарай вошел парень. Поставил ведро, удивленно посмотрел на Филиппа: — Перекур или как?

— Шабаш! На сегодня хватит. Лей!

Долговязый взял ведро, недовольно проворчал:

— Надо бы поскорее закончить. Что-то ты редко приходить стал.

— Да, редко… Зажали, брат. Да так, что не пикнешь.

— Лейтенант разве вернулся из госпиталя?

— Лейтенант… Между прочим, есть чин поехидней десяти лейтенантов, вместе взятых.

Долговязый, Петро Семенюк, сам недавно пришел со срочной, а поэтому кое-что в солдатской службе понимал. Правда, службы он не хлебнул. Служил в большом штабе писарем. Но по рассказам знал, что маленькие начальники всегда занозистей больших. В совхозе Семенюк работал экспедитором. На работу не жаловался и, как сам говорил: «Судьба пока не обижает».