Тревожный берег

Прошлой зимой попали в руки Семенюка два негодных двигателя. Семенюк зажал один из них. С недели на неделю ожидалось прибытие новых движков для поливки, и тогда… Восстановив старый, подкрасив его, можно будет сбыть кое-кому налево. Бумаги левакам не всегда нужны. Дело бы, конечно, не выгорело, если бы не этот солдат. Золотые руки. Это он подал идею насчет ремонта. Все остальные идеи принадлежат, разумеется, экспедитору Семенюку. О них Бакланов пока не знает. Ему, видите ли, очень хочется «оживить» движок. Пусть оживляет. Но теперь Бакланова кто-то зажал.

— И хто ж к тэбе зараз пристал?

— А ну его! Дай-ка тряпку. Зеркальце есть?

— Есть. А как же. Все хочешь библиотекарше понравиться? Юлька — дивчина голубых кровей. А Ксанка что, уже не нравится? Ты ж, кажуть, прошлым летом чуть сватов ей не прислал?

Семенюк захохотал, запрокинув кадыкастую шею,

— Иди ты… знаешь куда! — рассердился Филипп.

— О, уже и обиделся! Це я так. Шуткую. Ну ладно, хватит. Хиба ж я до женитьбы сам не такой, як ты, був? Такой. Тильки знаешь, скажу тэбе, як другу. З Юлькой — пустой номер. Если даже серьезно надумаешь, не пойдет она за тэбе.

— Это еще почему? — прищурился Филипп.

— А потому, что в батьку. Серьезная. Понял? Да еще и культурная. С книгами знает дело, бачишь? В институт вот поступать надумала.

— Культурная? — Филиппу стало обидно. Ему всегда было обидно, когда кого-то, а Не его называли культурным человеком.

— Я, между прочим, не меньше ее читаю. А вот там, — Филипп кивнул на лежащую в углу гимнастерку, — в кармане стихи. Мои личные, между прочим. Вот ты стихи пишешь? Пишешь?

— Хиба ж я дурный?! — засмеялся Петро. — Да я и без них вот так, с присыпочкой проживу. Стихи… Знал я одного. Тоже гарны вирши складал. Тоже этот, ну как его?.. Ну, с парусом! О, романтик! На целину подался орден зарабатывать. Он тоже, брат, как ты, считал меня, между прочим…

Семенюк не заметил, как применил излюбленную баклановскую связку слов, это неизменное «между прочим».

— Но остался этот романтик с носом, а я при симпатичной жинке. Вот так! — И Семенюк, едва они вышли из сарая, позвал жену.

На крыльцо вышла молодая красивая женщина. Черноокая, косы тугой короной уложены на голове.

— Ну, чего там еще?

— Помнишь, Галю, як ухаживал за тобою Василь Рез-ниченко? Все вирши под окошком читал. А я и без вир-шев его обошел, а, Галю?

— А ну тебя, — махнула рукой женщина и сердито свела брови в линию.

Может быть, просто показалось, а может, на самом деле заметил Филипп в глазах женщины обиду и грусть. Она словно стыдилась прошлого, тех воспоминаний, которые только что разбередил ее муж.

Галина ушла, а Петро, криво улыбнувшись, по-своему расценил ее уход:

— Во, видишь. Бабы, они, хлопче, решительность любят и ужасно серчают, когда им про слюнтяев напоминаешь. Так что учти. Забрось свои стихи за печку и берись за дило.

— Ну, ты даешь, — засмеялся Филипп. Ему почему-то стало весело. «А что, если действительно быть понапористее, а?» — подумал он и спросил: — Значит, считаешь, что и культурные любят напор и смелость?

— Факт, — дурашливо улыбаясь, согласился Петро. — Ну так в чем же дило? Казаки мы чи ни? Действуй!

— Буду.

— Правильно!

И Семенюк шлепнул Филиппа по голому, крутому, как каменная глыба, плечу.

…Бакланов шагал по широкой совхозной улице. Возле магазина стояла группа парней. Они хорошо знали Филиппа. Бакланов хотел отделаться одним приветом, но не тут-то было. Двое из парней осенью собирались в армию и при виде бравого солдата решили выяснить кое-что о военной службе. Посыпались вопросы: как попасть в саперные войска? Кого посылают учиться на сержанта? Дают ли хромовые сапоги к выходному обмундированию? Да и как она вообще, служба, — тяжелая? Эти вопросы еще более подняли настроение у Филиппа. Он ответил на все, о чем спрашивали, а насчет службы пояснил:

— Как видите, не жалуюсь, сам себе голова.

Вынул коробку «Казбека», которую ему сунул Семенюк. Пусть не думают, что солдаты курят только дешевые сигареты. Широким жестом протянул папиросы:

— Желающие закурить, считаю до тридцати!

Сейчас же к раскрытой коробке потянулось несколько рук. Среди парней прошел одобрительный шумок. Но Филипп себе на уме:

— Пятью шесть — тридцать!

Засмеявшись, захлопнул коробку перед носом ребят. Но тут же раскрыл ее и, потирая нос, сказал:

— Берите, берите, я шучу.

Парни оценили шутку, засмеялись. Смеялся и Филипп.

Вся компания шла по улице, слушала наставления бывалого солдата.