Тревожный месяц вересень

"Блокировано" - хорошее словечко. Оно придумано кабинетными полководцами над большой, крупномасштабной картой. Но Попеленко это слово не успокоило. Он мыслил не стратегически, а по-крестьянски конкретно. Я был уверен, что он, в отличие от Штебленка, найдет возможность ускользнуть от бандюг.

– Проскочишь, - повторил я. - Вон морячок прошел!

– А зачем им морячок? Засаду выдавать? Шум поднимать?

– Тоже верно.

– Товарищ старший! - взмолился Попеленко. - Вы прикажите, как положено, строго! А то вы вроде по-хорошему разговариваете, я так не могу! Дуже темно сейчас в лесу!

Он оглянулся. Позади уютно светились запотевшие окна мазанки. Я поправил ремень, подтянулся:

– Выполнять приказ, Попеленко! За невыполнение - трибунал.

Он вздохнул с облегчением:

– От так добре! А я вам своего старшего, Ваську, определю за хатой Варвары присмотреть. Он дуже сообразительный у меня! Чистый математик!

И, зашелестев жухлыми листьями золотых шаров, "ястребок" отправился седлать Лебедку. Эх ты, Попеленко! Был бы добрый из тебя казак, да все твои мысли о хате, где орут и просят хлеба девять ртов. И все жалеют тебя. И ты к этой жалости привык, словно к старым кирзачам, которые носишь не снимая. "Три метра ситчика" за казенную Лебедку... Из-за этих трех метров погиб Штебленок.

13

Климарь, к моему удивлению, быстро нашел общий язык с бабкой Серафимой. Перед ними стояла бутылочка сизача, сковородка с яичницей на шкварках, малосольные огурчики и прочие деревенские угощения, которые положено выставлять, когда в хату приходит мастер, человек, профессия которого почитается искусством, недоступным многим другим.

– Проздравляем! - сказал мне Климарь, и огонь плошки заметался от его густого дыхания. - Не знал. Проздравляем! Дело хорошее. Оно, конечно, в наше время свататься лучше с кругом колбасы. Правильно рассудил насчет кабанчика, "ястребок". Душа от колбасы добреет!

Серафима рассмеялась. Это было странно. Чтобы рассмешить бабку, нужно было здорово постараться. И не Климарю с его тупыми шуточками.

Мы выпили по чарке. Климарь был уже хорош. Я как следует разглядел забойщика. Он был очень здоров. На волосатых запястьях вздувались сухожилия. В каждом движении ощущалась сила. Железяка, а не мужик, его, наверно, в кузне отковали по частям, а потом собрали на болтах. То-то в нем все скрипело и хрипело. Алкоголь только подточил его изнутри, но не лишил крепости. Кем он служил у Горелого, интересно? Палачом?

– Определенно проздравляем! - снова шершаво, наждачно прогремел бас Климаря. - Девица, можно сказать, первый сорт. Ой, вчера было малятко, а сегодня, вишь, девчатко... Подрастают, подрастают девки, как колосочки, только жать некому.

Глазенята его плотоядно блеснули под щетками бровей. Да, при мысли о таких вот гореловских дружках и трепетал Семеренков за свою Антонину. Сколько же ненависти к людям должен был накопить в душе забойщик, чтобы пойти в подручные к Горелому?.. Сколько злобы! Откуда она взялась? Сколько лет он таил ее, холил, пока не дождался своего часа? А может, это и не злоба? Может, это для него естественная, нормальная жизнь, которой он наконец зажил? Разве мы сетуем на зверей за их привычки? Да, прав Гупан. Пришел фашизм, словно магнитом вытянул из таких, как Климарь или Горелый, то, что лежало до поры до времени на дне. И теперь уже им не влезть в прежнюю оболочку, разве что на время притвориться, как сейчас притворяется забойщик.

– Завтра с утречка разделаем вашего кабанчика, - заверил Климарь. - В лучшем виде. Чистенький получится. Кипяточку заготовьте цебарочки две-три, соломки свеженькой... Ножички у меня с собой, подточим... Брусок найдется?..

– Найдется, голубь, найдется! - сказала Серафима. Что это с ней произошло, с бабкой? "Голубь"! Она без конца подливала гостю, не жалея самогонки.

– Некоторые думают, что кабанчика забить - раз плюнуть, - продолжал Климарь. - Э, нет... Вот я тебе, бабка, объясню...

Меднолицый квадратный Климарь начал как бы разъезжаться в моих глазах, наподобие гармоники. Плошка медленно поплыла по хате самолетным огоньком. У меня был сегодня нелегкий день. После рюмки самогона это особенно почувствовалось.

– Бабка! - сказал я, едва ворочая свинцовым язы" ком. - Пойду спать!

Я взял прислоненный к косяку МГ.

– Иди, голубь, иди, - сказала Серафима и перекрестила воздух передо мной и пулеметом. - Заморился, работы много, - пояснила она забойщику.

Климарь с любопытством посмотрел на МГ.

– Умеете? - спросил он не без уважения. - Я слышал, у вас сегодня утром одного ухлопали?

– Ухлопали, голубок, ухлопали! - успокоила его Серафима и наполнила чарку.