Тревожный звон славы

   — Эй, извозчик! — в азарте крикнула Мария Ивановна и кинула ему пачку денег. — Что, возьмёшь свезти меня в уборную?

И сани легко заскользили по вощёному полу.

Знаменитому Пушкину, которого признавала вся Москва и который, следовательно, украшал и её дом, Мария Ивановна уделяла особое внимание. Её сын, отставной полковник-гвардеец, был замешан в заговоре, но при расследовании оставлен без внимания, потому что, по счастливой случайности, во время бунта находился в Вене. Но что было бы, окажись он на Сенатской площади? И Мария Ивановна проклинала бунтовщиков.

   — Этот злодейский заговор! — говорила она Пушкину. — А слухи были: дескать, трактуют о разных коренных переменах в России... Злодеи! Безумцы!

О недавней коронации Мария Ивановна рассказывала с умилением:

   — Шествие в собор! Главным распорядителем, верховным маршалом князь Николай Борисович Юсупов[322]. И короновал наш московский митрополит Филарет[323].

А после бала, затянувшегося до утра, в перьях и бриллиантах, она отправлялась на утреню в Страстной монастырь.

Её сын, отставной полковник Григорий Александрович, высокий красивый брюнет, за сражение под Малоярославцем в 1812 году удостоенный ордена Святой Анны, любил при случае и без случая в самых энергичных выражениях высказывать независимость своего характера.

   — Новый император, — говорил он Пушкину, — пригласил гвардейских офицеров на обед в Зимний. Ну, я расстегнул пуговицу мундира. Князь Волконский, нынешний министр двора, заметил. «Colonel, boutonnez-vous, je vous prie»[324], — сказал он мне. «Voulez-vous, prince, que j’etouffe?[325] — ответил я и тотчас удалился из дворца и подал в отставку — надеюсь, навсегда.

С этим Григорием Александровичем, ближайшим другом князя Вяземского, тесно сдружился и Пушкин.

Но в доме был другой магнит, притягивающий его: дочь Александра, восемнадцатилетняя девушка с тонкими чертами лица, казавшегося особенно бледным из-за больших, тёмных, огненных глаз. Поговаривали о несчастном любовном романе, шли толки, что мать собирается для поправки её здоровья весной отправиться на Кавказские воды.

Ну как мог он противиться таинственным чарам женской красоты! Вот он уже взволнован; он уже поклонник, он уже, к неудовольствию матери, чуть ли не объясняется в любви!

У ночи много звёзд прелестных,
Красавиц много на Москве.
Но ярче всех подруг небесных
Луна в воздушной синеве.
Но та, которую не смею
Тревожить лирою моею,
Как величавая луна,
Средь жён и дев блестит одна.
С какою гордостью небесной
Земли касается она!
Как негой грудь её полна!
Как томен взор её чудесный!..

Зато другая дочь Римской-Корсаковой была благополучно замужем за жандармским генералом Александром Александровичем Волковым[326].

Усатый генерал в голубом мундире, взяв Пушкина под руку, расхаживал с ним по зале и говорил укоризненно:

— Напрасно вы не согласились на предложение Александра Христофоровича... Уверяю вас, подобные предложения он делает не всем!

Пушкин пожимал плечами, напряжённо похохатывал, а Волков внимательно вглядывался в его лицо: регулярно он слал донесения Бенкендорфу, что делает, где бывает поэт, о чём и как говорит...

Вот затеяли катание на санях. Вереница саней каретной работы, с расписными дугами, со звонкими колокольчиками, с нарядной отделкой, с меховыми полосками полетела по улочкам, мимо особняков, хибарок, плетней и заборов, под крики прохожих и лай собак, сбрасывая на крутых поворотах с запяток разодетых лакеев — кого благополучно в сторонку, а кого и под копыта неудержимо скачущих троек. К реке, вдоль набережной, от деревянного, вросшего в лёд Москворецкого моста стрелой к Каменному, потом обратно и дальше, к Яузе, вдоль пологах её берегов, после пожара частично обложенных камнями и обнесённых решётками...

Балы, празднества, гулянья...

В день водосвятия он стоял на взлобке кремлёвского холма у Вознесенского монастыря и смотрел, как по лестнице вниз по склону спускается к воротам в Тайницкой башне крестный «ход на Иордан». Духовенство в золотых ризах, архипастырь в митре и с посохом, иконы, хоругви, пёстрая толпа с обнажёнными головами. В России ничего не делается без жандарма. Во главе хода, по его бокам и в конце шли жандармы. Сквозь зубцы древней стены открывался обширный вид на Замоскворечье — бесчисленные главы церквей, крыши пёстрых домов... И над Кремлем, и над рекой, и над всей Москвой нёсся несмолкаемый торжественный гул колоколов.

XXI