Трезориум

– Ну, если все в сборе, начинаем. – Птушко вынула из висевшего на поясе чехла саперную лопатку. – Когда начались уличные бои, большинство сняли вот эти лопатки как лишний груз, потому что в городе окапываться не приходится. И совершили большую ошибку. Эта штука, если уметь с ней обращаться, сильно лучше ножа и тем более приклада. Физическая сила практически не требуется. Только быстрота и точность. Самый короткий, простой удар – вот так, по предплечью или по кисти. – Лопатка сверкнула в воздухе и вернулась в прежнюю позицию. – И всё, рука обездвижена. Хочешь – добивай, хочешь – в плен бери. Хороший удар вот такой, скользящий, по лбу или переносице, чтобы ослепить. Опять-таки, никакой силы. Рраз – и всё. Рраз. Рраз. Если противник бьет прикладом в голову – быстро присел, и сбоку по коленному суставу. Вот так.

Двигалась она легко, удары наносила безо всякого усилия, будто помахивая.

Распрямилась, с улыбкой посмотрела на Возняка.

– Вижу на лице бойца презрение и скепсис.

– Это у меня лицо такое, – ответил тот. И фыркнул на чуднóе слово: – «Скепсис». Товарищ старший лейтенант, давайте я вас прикладом, а вы защищайтесь лопаткой.

– Давай. Я вот даже ее в чехол спрячу. Бей без скидки. Как в бою.

– Голову же проломлю.

– Ну и хорошо. В госпитале отдохну. Бей.

Возняк подбросил автомат, ловко перехватил за дуло, полусогнул колени, подобрался. Быстро, без предупреждения ткнул прикладом прямо Валентине в лицо, но она качнулась в сторону, выхватила лопатку и рубанула сбоку. Штык замер в сантиметре от возняковской шеи.

– В рукопашной схватке лопатка всегда выигрывает. Потому что она легче винтовки или автомата, а радиус больше, чем у ножа, – объяснила Птушко. – Кто хочет с ножом попробовать? Вот ты, с финкой на ремне, выходи.

И так же быстро, в один прием, чуть не отсекла чубатому, блатноватому ефрейтору вытянутую руку.

– Чего война, сука, с бабами делает, а? – тихо сказал кто-то за спиной у Рэма. – Посмотреть бы, какая она раньше была.

– Какой была, больше не будет, – ответил другой.

– С лопаткой потом поработаем, – сказала Валентина. – А сейчас предположим, ты не успел ее достать. Или ее вышибли. Голые руки – тоже оружие. Тем более ноги. Они длиннее и сильнее. Давай, боксер. – Она поманила Рэма. – Покажи, что ты умеешь.

Он вышел, принял стойку. Прикинул: противник маневренный, двигается быстро. Значит, надо не атаковать, а держать оборону. Бить на отходе. И не забывать про ноги.

Подождав нападения и не дождавшись, Валентина пошла на Рэма мелкими, эластичными шажками. Он слегка попятился, но не назад, а забирая в сторону, как бы по дуге. Смотрел ей прямо в глаза, как учил тренер: движение противника угадывается за долю секунды. Прыжок и удар сапогом сбоку Рэма врасплох не застал. Он увернулся, да еще успел проводить ногу толчком, так что Валентина не удержалась, покатилась по земле. Сразу же вскочила, развернулась. Стряхнула со лба челку, засмеялась.

– Если лопатки нет, а в противники достался такой вот боксер, есть другой прием. Безотказный…

Бойцы внимательно слушали, и Рэм напряженнее всех.

– …Поворачивайся и уматывай, пока цел.

Когда все оторжались, Валентина сказала:

– Ладно. Теперь разбираем лопатки. Приступаем к отработке приемов.

После часовой тренировки, намахавшись осточертевшим саперным инструментом, Рэм сидел на бревнах, утирал вспотевший лоб. Рядом опустилась Птушко.

– Клобуков… Редкая фамилия. У нас преподаватель такой был в институте, вел анестезиологию. Правда, с четвертого курса, я не дошла.

– Это же мой отец! – вскинулся Рэм.

Оказалось, она тоже москвичка, из Подсосенского переулка, где-то за Покровкой. Рэм того района совсем не знал.

– Кончится война – вернусь в мед, – говорила Валя. – Но не на лечебный, как раньше, а на хирургию. Поступала – дурочка была, крови боялась. А теперь из меня хороший хирург должен получиться. Я один раз прямо в окопе ампутацию делала, представляешь? Ножом. Иначе человек в пять минут умер бы. – Вздохнула. – Он, правда, все равно умер…

– У меня мать была хирургом.

Поговорили про Москву. Рэм думал: вон как на войне помогает родная столица, уже который раз. С Уткиным, правда, хреново закончилось… Но Валя еще и отца знает. Хотя бы по имени.

Вдруг возникло чувство, впервые за эти дни, что, может быть, как-нибудь всё образуется. И, может быть, даже хорошо закончится.

Валентина поднялась.

– Кончай перекур! Бери палки-копалки. Работаем!

В последующие дни он видел ее много раз. Появлялась Валя всегда неожиданно. Бывало, что ее не сразу и замечали. Но прерывать занятия было не велено. Без необходимости старший лейтенант не вмешивалась, только если надо что-то поправить или показать. Никого не ругала, голоса не повышала. Но даже когда она просто смотрела, люди подтягивались, а отделенные переставали материться.

За глаза ее называли «мамкой», хоть большинство солдат были старше, а некоторым она годилась в дочки.