Трезуб-империал

— Я здесь по поводу Ревы, — сказал капитан, доставая свое удостоверение.

— Да, я так и подумал, — мужчина вздохнул. Покивал, глядя куда-то вдаль, потом спохватился и протянул руку: — Алексей Тимофеевич Часнык.

Метрах в пятидесяти от них несколько десятков подростков, все стриженные практически под ноль, одетые в одинаковую форму, с черными халатами поверх, шли, согнувшись, вдоль поросших зеленью рядов и выдергивали свеклу. Тут же рядом рокотал на холостом ходу трактор, с которым возились еще три ученика.

— Поговорим здесь? — предложил Часнык. — Мне нужно следить за порядком…

— Да, конечно. Вы дружили с Орестом Петровичем?

Алексей Тимофеевич взглянул на капитана, печально улыбнулся и кивнул.

— А у Ревы были еще друзья? Кроме вас?

— Марта Фаддеевна фон Кранц-Вовченко — профессор, коллекционер, воин, демон…

— Звучит внушительно, — проговорил Северин Мирославович. Перед глазами тут же возник образ старухи с горделивой осанкой, сигаретой в длинном мундштуке, ястребиным взглядом… Да, демон. И действительно, немножко профессор.

— Она из фамилии львовских австрийцев, — пояснил Часнык, — убежденных потомственных борцов с прогнившей империей Габсбургов…

Порыв прохладного ветра ударил в лицо, заставив зажмуриться. В отдалении недовольно закаркали вороны — им пришлось изменить направление полета. Чья-то черная шапка стремительно полетела вдаль, кувыркаясь и подпрыгивая, будто мяч. Согнувшиеся над землей ученики ПТУ что-то весело закричали, и один из них бросился вдогонку.

— Ничего особенного не случилось! — вышел вперед Часнык. — Все в порядке! Спокойно, спокойно! Работаем!

Паренек догнал шапку, напялил ее на обритый череп и, задорно переговариваясь с товарищами, вернулся на свое место.

— Извините, — обернулся к капитану Алексей Тимофеевич, сразу мрачнея. — Друзья… Знаете, когда становишься старше, все реже произносишь это слово. Друг — это огромная ответственность… Приятели у Ореста, конечно, были. Иногда у него дома сходились любители истории и искусства… А с кем еще поговорить художнику в нашей дыре? Вот и собираемся мы… — Часнык замолчал. Лицо его осунулось. — Собирались… Марта, я, Андрей с кирпичного, Олег из фотографии, Сергей из Дома пионеров… Ну и Гена, куда без него… Молодая, так сказать, поросль… В последний раз в мае… Или июне?

— А о чем говорили?

— Баланс между случайностью и исторической неизбежностью, — Часнык улыбнулся, показывая, что и сам относится к предмету того разговора с долей иронии. — Поругались из-за вещей, быльем поросших еще шестьсот лет назад. Глупо, конечно… Но именно такие споры и делали наши встречи интересными.

— Вы видели когда-нибудь этот документ? — Северин Мирославович достал из внутреннего кармана сложенный вдоль черновик лекции Ревы.

Алексей Тимофеевич, едва взглянув, закивал. Перевернул несколько листов. Потом отдал бумаги обратно капитану.

— Это краткая запись того нашего разговора. Орест часто так делал — если получался интересный спор, он его записывал, причем не только свои доводы, но и доводы противной стороны, немного обрабатывал, а затем выступал с сообщением в Доме культуры. Иногда собирал чуть ли не ползала… — Часнык несколько оживился. Глаза его загорелись, жесты стали резче, голос — тверже и отчетливее. На лбу запульсировали две синие, пересекавшиеся крестом жилки. Даже редкие волосы, казалось, вздыбились на голове еще больше.

— А как вы с Ревой познакомились?

— Довольно ординарно, — Алексей Тимофеевич развел руками. — Мы оба были молодыми специалистами, едва закончившими институт. В послевоенном Володимире диплом инженера выделял человека из толпы. Мы постоянно сталкивались друг с другом и по работе, и в связи с общественными, так сказать, нагрузками…

— И стали друзьями?

— Да, почти сразу же. Орест оказался весьма увлекающимся человеком. Изначально он не хотел в Володимир ехать. Очень страдал из-за того, что теперь придется жить в какой-то богом забытой дыре среди приграничных болот. И поразился, узнав, что нашему городку больше тысячи лет. Вы ведь в курсе — Володимир был когда-то столицей целой страны, Галицко-Волынской земли? Здесь правили Данило Галицкий, его предки и его потомки. А Успенский собор еще Батый трупами наполнял…

— Да-да, что-то такое нам в школе рассказывали, — неуверенно протянул Сквира. — Я, правда, думал, что Данило Галицкий во Львове жил…