Трезуб-империал

— Рабочие не выключают оборудование после смены, — проговорил он. — Многие сидят по вечерам, занимаются своими делами. При включенном оборудовании… И воруют. Воруют все…

— Выносят кирпичи в карманах? — усмехнулся Крамарук.

— Какие карманы! — взвизгнул Игнатенко. — Карманы какие! Машины вон у ворот выстраиваются в очередь. Мастера туда-сюда бегают, о чем-то шушукаются мастера…

— А пропускной режим?

— Вы видели нашу территорию? Территорию обходили?

— Халатность вместо хищений? — с пониманием отозвался Крамарук. — Вы на эту статью ориентируетесь?

Игнатенко снова дернулся.

— Я ничего не знаю, — произнес Андрей Андреевич срывающимся голосом. — Не знаю. Не знаю ничего. Это все ваш честнейший Рева… — Он посмотрел на Крамарука и добавил: — …наверное.

— Нет, за Ревой вам спрятаться не удастся. Потребление горючих материалов и электроэнергии повысилось в августе, спустя год после его ухода на пенсию.

— В августе? В августе? — судорожно повторил главный инженер.

— В августе, — подтвердил Крамарук.

— В августе невозможно… Нет, совсем невозможно в августе… — Андрей Андреевич втянул голову в плечи и замер. Ему следовало быстро реагировать, что-то говорить, но голова была совершенно пуста. — Я не виноват, — пискнул он. — Я не…

— …Виноват, — то ли закончил за него фразу, то ли высказал свое мнение Крамарук.

— Но я ведь… — начал было Игнатенко и замолчал.

— Допускаю, что не вы это придумали. Но участвовали.

— Это не я, — прошептал Андрей Андреевич. — Не я!

— Левый кирпич гнали и в прошлые годы?

— Откуда мне знать! — сдавленно прохрипел Игнатенко. Он воспрял было духом, но тут же сник. — Мне знать… откуда!

— Масштабы хищений до особо крупных не дотягивают, — успокаивающе произнес Крамарук. — А с чистосердечным признанием можно вообще отделаться годом-двумя…

— Нет! — испуганно вскрикнул Андрей Андреевич. — Тюрьма? Тюрьма? Нет!

— Увы, — Крамарук развел руками. — Без тюрьмы никак не обойдешься. Проблема в другом…

— Что еще? — Игнатенко вскинул голову, но пелена перед глазами все равно не давала увидеть лицо следователя. — Еще… что?

— Убийство. Даже два.

Повисла тишина.

— За что вы убили Реву? Он хотел вмешаться? Или это он все организовал и требовал долю побольше? Или он был в стороне, обнаружил хищения и угрожал все раскрыть?

— Нет! — истерично взвизгнул Игнатенко. — Ни о каком убийстве я не знаю!

— Конечно, знаете, — спокойно ответил Дмитро Иванович. — Капитан Сквира даже беседовал с вами по этому поводу.

— Я никакого отношения к убийству не имею, — Андрей Андреевич безостановочно качал головой. — Отношения не имею.

— А Рыбаченко? За что его убили? Он был вашим курьером? Договаривался с покупателями? Утаил деньги? Оказался случайным свидетелем?..

Игнатенко продолжал устало мотать головой, хрипло дыша.

— Директор завода тоже в этом участвовал?

— В чем? — голос Игнатенко дрожал. — В чем? Это все ваши фантазии. Я ни о чем таком не знаю. Ни о чем!

Дмитро Иванович вздохнул, открыл свою папку и стал в ней рыться. Главный инженер с испугом следил за его руками.

— Где вы были в воскресенье во второй половине дня? — резко спросил Крамарук.

Игнатенко отпрянул, будто от удара хлыста.

— У товарища, — Его глаза забегали. — У…

— Имя, адрес, зачем вы к нему приходили?

— Он дом себе строит. Я ему с ребятами… — Андрей Андреевич замолчал, потом махнул рукой: — …кирпич помогал класть.

Володимир, краеведческий музей, 10:20.

Часнык, как и сообщила уборщица на входе, был в зале Великой Отечественной войны, почти в самом конце экспозиции. Едва увидев пришедших, старик опустил крышку стенда и поспешил им навстречу.

— А, Северин Мирославович! — воскликнул он. — Приветствую. Весьма рад вас видеть.

Весь зал светился красным цветом — знамена Красной Армии, знамена фашистских частей, транспаранты, старые потрепанные плакаты, шторы и даже пол — все было красное. Кое-где эту всепоглощающую красноту разбавляли пятна зеленой солдатской формы и черно-белые фотографии…

— Здравствуйте, Алексей Тимофеевич, — Сквира пожал протянутую руку, потом повернулся к Икрамову. — Вот, Сурат Бахтиерович, это тот самый археолог, педагог…

— …И друг Ревы! — воскликнул подполковник. — Это такая честь для меня!

— Да ну! — смутился старик.

Они обменялись рукопожатиями.

— Еще ни единой души нет, — сказал Часнык. — Давайте здесь присядем? — Он указал на несколько стульев у стены.

Прямо перед Северином Мирославовичем на полу стояли артиллерийские снаряды и сложенные в пирамиды винтовки. Над головой висел огромный плакат с надписью «20 июля 1944».

— Двадцатое июля — это, я так понимаю, день освобождения города? — спросил он.

— Именно так, — кивнул Часнык. — С освобождением тогда сильно затянули. Луцк взяли на полгода раньше. А это всего в семидесяти пяти километрах отсюда!

— Да, — Икрамов покачал головой, — затишье на фронтах…