Трезуб-империал

— В субботу, кажется… — Гаврилишин наморщил лоб, пытаясь вспомнить. Потом кивнул и уже увереннее сказал: — В субботу. Мы с женой и сыном были здесь, в этом кафе. После кино, знаете, ребенок попросил мороженого, а я не смог отказать, хоть и поздно уже было… Да и жене захотелось посидеть где-нибудь. Оторваться от кухни…

— А Гена? — вернул его к теме Сквира.

— А что Гена? Он был с компанией. У каждого по бутылке водки. Сразу стали горланить что-то. Матерились. Я уже хотел было возмутиться, но тут вмешался кто-то из «Лакомки». Знаете, это ведь детское кафе, тут особая атмосфера. Здесь пьяная компания совсем не уместна…

— И что было дальше? — наклонился вперед капитан. — Ну, с Геной?

— Его выставили. Он посопротивлялся и ушел. И утащил компанию за собой. Будете смеяться, но он и меня звал. При жене и ребенке! Будто я с ним хоть раз пил! Я думал, буду на него всю жизнь после этого злиться, но вот… Такое случилось…

— А куда Гена пошел отсюда? — перебил его Сквира.

— Не знаю. Куда-то подались…

— А вы из той компании кого-нибудь знаете?

— Ну, — Гаврилишин опять наморщил в раздумье лоб, — может, Надю?

— Надю?

— Надя Сивоконь из кройки и шитья… — он остановился, потом тихо рассмеялся. — Что я такое говорю! Конечно, не из кройки и шитья. Она в тот кружок не ходит уже лет шесть, не меньше. Теперь она взрослая. Студентка. Учится в техникуме на мелиоратора…

В очередной раз хлопнула дверь кафе, и снова это была не Богдана.

Сквира взглянул на часы. Время стремительно приближалось к двум. Похоже, девушка уже не придет.

— Слушайте, — сказал он, — я вдруг понял, что у меня в деле не хватает графика поездок Ревы. Вы же, наверное, можете его составить? Мне нужно за прошлый и этот годы. Или, может, посоветуете кого-нибудь?

— Ну, дочка Ревы должна знать… — растерялся Гаврилишин.

— Когда Орест Петрович в Днепропетровск приезжал, она, и правда, знает, — согласился Северин Мирославович, — но ведь он не только к ней ездил? Конференции, выставки, симпозиумы всякие? В отпусках, в конце концов, он ведь тоже бывал?

— В отпусках? — неуверенно переспросил Сергей Остапович. — Ну, это, скорее, на кирпичном… Там должны заявления его храниться. Правда, он уже почти полтора года на заводе не работает… — Вдруг на лице Гаврилишина засияла улыбка. — Слушайте, а ведь у меня все это есть! И за прошлый год, и за этот! Как я сразу не додумался?! Орест Петрович ведь писал заявления на отпуск и в Доме пионеров! Без этого, сами знаете… Совместитель — не совместитель, без разницы. Любая проверка… Я ему никогда не отказал бы, но бумага все же требовалась. И на календарные отпуска и, уж тем более, на кратковременные, без содержания!

— Ну вот и отлично! — кивнул Сквира.

— Только на совсем короткие отлучки из города он мне заявлений не оставлял, — осторожно добавил Гаврилишин. — Рева работал у нас лишь по четвергам, так что, если уезжал между пятницей и средой… Но если на неделю или дольше — все это у нас есть!

Опять открылась дверь. Капитан обернулся, но увидел пожилую женщину с двумя детьми. Едва войдя в кафе, дети радостно бросились к витрине с пирожными.

Капитан направился к прилавку, к телефону, который виднелся за спиной продавщицы. В том, что ему позволят сделать звонок, Сквира не сомневался. Но вот что сказать Богдане, он не знал.

Володимир, костел Сердца Иисуса, 14:20.

Собственно, костела не было. В годы войны в него попала бомба, и от внушительного двухуровневого здания в немецком стиле с башнями и звонницами остались лишь развалины подвалов да вогнутый фронтон в форме волны с зияющими глазницами арочных окон. Природа воспользовалась сорока годами передышки, и развалины покрылись травой и кустарником. На башнях, прямо на верхней кромке разрушенной стены росла парочка деревьев. Птицы, в основном вороны, вили гнезда среди груд кирпичей и с возмущенным карканьем взметались тяжелыми черными стаями каждый раз, когда очередной старшеклассник из школы по соседству искал здесь уединения — чтобы покурить, выпить пива или, если повезет, обменяться неумелыми поцелуями с одноклассницей.

Будто в издевку над мрачным достоинством умирающей обители иезуитов на фронтоне висела небольшая табличка, гласившая, что костел Сердца Иисуса является памятником архитектуры XVIII века и охраняется государством. Там же указывалось, что после расформирования ордена иезуитов костел и прилегающие постройки были преобразованы в монастырь братьев базилиан.

— Эй, мужик, будешь третьим? — раздался чей-то прокуренный голос из-под одной из стен. — Дашь рубль?

Северин Мирославович пригляделся и увидел двоих мужчин, сидевших на груде кирпичей. Тень от кустарников совершенно их скрывала, и если бы один из них не заговорил, капитан мог бы пройти мимо.

— Я по делу, — сказал он. — Архитектор.

— Точно! — воскликнул пьянчуга. — Я слышал, реставрировать будут это все.

Раздались тихое позвякивание стекла и звук льющейся жидкости.

— Так тебе налить? Рубль всего!

— Не могу, — Сквира спрыгнул на пол того, что некогда было подвалом костела. — Я… э-э-э… на работе.