Если основатель монастыря не определяет правил жизни в нем, то будущность такой обители сомнительна, потому что у живущих там нет единого мышления, определенного образа мыслей. Монастырь (а всякий монастырь — это семья) должен быть рожден одной личностью — одним умом, одной душой, иначе он будет лишен необходимых устоев. Если некто со стороны пытается ввести в монастыре свои правила, чуждые духу обители, то он всегда терпит неудачу и бывает вынужден уйти. Успеха может достичь лишь тот, кто рождает людей духовно, наставляет их, преподает им духовные правила, а они их принимают и руководствуются ими в жизни.
Правила святого Августина расширяют и разъясняют положения его устава. В отличие от устава, который прежде всего отражает дух братства, красоту общего жития, монастырские правила должны восприниматься исключительно как заповедь. Игумен, 262 как выразитель слова Божия, которое острее всякого меча обоюдоострого, должен сказать, что он повелевает. Ведь одно дело — спрашивать мнение монахов, и другое — давать заповедь. Слова «мы заповедуем» уже не дают никакого права сомневаться или высказывать собственное мнение. Авторитет правил зиждется именно на том, что они преподаются как заповеди. Иначе они остаются человеческим измышлением.
Здесь святой указывает братству цель: с горячей любовью устремлять свой взор к Богу, что достигается при единстве образа мыслей. Под душой подразумевается образ мыслей, а под сердцем — цель, перспектива, желание. Невозможно в монастыре быть множеству сердец, ведь все мы стремимся к одному. Если для сохранения брака, этой бледной тени монашеского сообщества, требуется, чтобы оба супруга смотрели на все одинаково, имели одно сердце и одну душу, насколько более это необходимо в жизни монастыря! Дом, разделившийся сам в себе, не может устоять, — говорит Господь. В таком доме дьявол делает все, что хочет. Так же бывает и в монастыре. Потому к Богу мы обращены в единстве духа, образа мыслей, желаний, подлинного духовного прозрения. Невидимый Господь для нас становится видимым. В этом цель монастыря.
В этом правиле святой подробнее говорит о том, о чем было дано предписание в уставе. Основным условием общежительной жизни блаженный Августин считает отказ от собственности. Он придает этому настолько большое значение, что, сказав о цели общежития, сразу переходит к теме нестяжательности. Почему?
Во-первых, если в монастыре допускается личная собственность, это ведет к его распаду. Во-вторых, воспринимая что-то как собственное, я тем самым отвергаю ту цель, ради которой Бог привел меня в монастырь. Чувство собственности вызывает в моей душе привязанность к вещи и страх: как бы ее не потерять, как бы ее не испортили, как бы ее у меня не попросили. У меня что-то ломают — и я тотчас огорчаюсь. Это показывает, что все проведенные в монастыре годы я неистинно предстоял пред Богом: лживо причащался, лживо исповедовался, лживо называл себя монахом, лживо давал обеты во время пострига, — я каждый день и каждую ночь жил и живу во лжи. Почему же я, привязанный к какой-то вещи, воображаю себя монахом? Почему я, боясь вещь потерять, не приношу ее игумену? Почему я, беспокоясь из-за вещи, не отказываюсь от права на нее?
Если я хочу быть всецело обращенным к Богу, то никогда не скажу: «Это мое». Все принадлежит братству.
Между правилами блаженного Августина и подвижническими правилами святого Василия Великого есть сходство, хотя эти святые имели неодинаковый жизненный опыт и опирались на разные монашеские традиции. Иным был святитель Василий Великий, который в молодые годы проводил чистую жизнь в пустынном уединении, подвизаясь в сырой пещере, и иным — блаженный Августин, который в юности жил в грехе, распутстве, но душа которого тосковала о Боге. Но все же общим источником для их правил служит Священное Писание.