Три анархиста: П. А. Кропоткин, Мост и Луиза Мишель

В «Русских ведомостях» писались о нем яркие статьи, и в моем воображении являлся борец здоровый, сильный, с душой пламенной и жгучим словом.

И в Америке администрация его только терпела, а знакомство с ним считалось большинством не вполне разумным поступком, и товарищи, ввиду моего полуофициального пребывания в Новом Свете, устроили наше свидание незаметным для публики. Меня предупредили, что Мост значительно постарел и последние годы страдает алкоголизмом, что лишь в редкие дни отрезвления он снова появляется на трибуне и снова зажигает в сердцах слушателей и любовь к правде, и ненависть к ее врагам. Аудитория дрожит от восторга, негодует от возмущения.

Но что все реже становились часы ясного сознания, что у себя дома он почти всегда болен, и для того, чтобы застать его владеющим собою, надо идти к нему как можно раньше утром.

Так мы и сделали. Одна из его последовательниц повела меня к дому, где жил Мост, часов в 9 утра. Дорогой она говорила, как нуждается Мост, с каким трудом агенты его собирают для него средства к жизни и что только благодаря неутомимым заботам его самоотверженной жены он не терпит постоянной нужды. Говорила, что хотя последователей анархизма и не много, но что из любви к личности Моста они ежемесячно жертвуют известную сумму, чтобы дать ему возможность издавать маленькую газету.

Она была единственным содержанием духовной жизни человека, привыкшего к широкому общению с публикой; в ней еще звучал отголосок того мощного слова, что некогда поднимало настроение всех приниженных, пригнетенных тяжелыми бедствиями подневольной жизни.

Свидание мое с Мостом было недолгое, но оно оставило впечатление. Полубольной человек оживился, и видно, было, как много бурных чувств и мыслей спешило вырваться из его измученной души. Но мы плохо понимали друг друга: я еще совсем мало говорила по-английски и совсем отвыкла от немецкого.

Наше личное знакомство дало бы мне очень мало, если бы мне не удалось прочесть его автобиографию, написанную по-немецки просто, ясно, без всяких прикрас.

Признаюсь, я не могла ее дочитать, до того невыносимо болело мое сердце, переживая мартиролог бедняка рабочего, всю свою жизнь отдавшего служению правды, защите таких же страдальцев тружеников, каким он был сам. Ребенок совсем бедной семьи в немецкой Швейцарии, он потерял мать в раннем детстве. Отец снова женился, и день его свадьбы был фатальный для восьмилетнего мальчугана. Пьяные гости напоили и его пьяным и только на другой день вытащили его из-под стола, больным, простудившимся на холодном полу.

Щека, на которой лежал ребенок, вздулась неимоверно, боль охватила всю челюсть и виски, плохое лечение оставило мальчика на всю жизнь с раздутой половиной лица (что и меня поразило неприятно, когда я увидала Моста).

Отец-ремесленник рано отдал сына, нелюбимого мачехой, в ученье к другому ремесленнику, где хозяин грубо, безжалостно относился к мальчику, и голодный ребенок попытался вернуться домой, откуда мачеха его снова выжила.

В тяжелой работе, нужде и обидах прошла вся юность Моста, а когда, подросши, он работал по мастерским как специалист-рабочий – он стал протестовать против насилий и эксплуатации над собой и товарищами. Приходилось постоянно менять места заработка, и скоро он прослыл невыносимым человеком.

Он много думал, много читал, и дух борьбы рос в нем не по дням, а по часам.

Схватки с хозяевами приводили к столкновениям с администрацией, обращение к рабочим с горячими речами, а порой и воззваниями – к арестам и тюрьмам. Побывав во всех почти тюрьмах Швейцарии, – жизнь там стала невозможной, – Мост перебрался в Германию.

Уже опытный пропагандист-анархист и писатель, он сразу занял видное положение в рабочей среде, а потому и здесь короткие месяцы свободы чередовались с долгими годами тюрьмы. В общем он отсидел по разным местам заточения не меньше двадцати пяти лет.

И всегда без средств, без защиты, без помощи.

Поистине гранитный характер, подобный горам его родины. Чем сильнее становились преследования и мучения – тем жарче горел огонь, закалявший неустрашимую душу.

Ни одного светлого, ни одного счастливого дня для себя лично; ни одного стона, ни жалобы, вынося на себе ненависть и адскую злобу людской тирании.

Глубокое уважение, нежную любовь вызывала к себе жизнь этого мрачного телом, светлого духом героя.

Был еще раз случай встретиться с ним, и он искал этого случая, но посредствующие помешали состояться этой встрече так, как я этого желала.

Мост, измученный физически до мозга костей, душевно исстрадавшийся, развенчанный кумир толпы неблагодарной, умер в месяцы нашей революции пятого года.

Его нельзя забыть, его не надо забывать.

IV

В марте 1905 года я заехала в Лондон, чтобы еще раз повидаться со своими товарищами-друзьями.