Три анархиста: П. А. Кропоткин, Мост и Луиза Мишель

«Лет десять тому назад я была в Бельгии и там выступала в небольших собраниях. Духовенство, конечно, писало и говорило против меня; изображало безбожной злодейкой.

Не знавшие меня люди – а знали меня очень немногие – верили всем клеветам и относились ко мне враждебно.

Раз, когда я в наемной карете ехала из одного города в другой, на дороге встретилось несколько человек студентов. Они знали, что это я еду, и один швырнул камень в окно, разбил его и стал ругаться.

Извозчик завопил, а я попросила его остановиться и подозвала студента к окну. „За что вы так поступили со мной и с моим кучером? Меня вы оскорбили, а ему причинили убыток“.

– За то, что вы безбожница и террористка.

– Молодой человек, вы это только слышали, но вы этого не знаете и уже позволяете себе оскорблять женщину, старую и одинокую. Разве так поступают те, у кого есть Бог и кто знает заповедь его любить ближнего как самого себя. И причем же тут стекла кареты, за которые придется платить бедному человеку.

Эффект вышел неожиданный.

Студент стал просить извинения, сконфуженный, полный раскаяния, а кучеру уплатил за стекла, сколько тот пожелал. О да, люди любят правду и тех, кто ее говорит не сердясь. Я много раз испытала это и во Франции и в Кайэне.

Ведь нас Преследует не народ, а его правители, его духовенство, учителя.

Мне запрещен въезд во Францию, надо каждый раз усиленно хлопотать о разрешении побывать на юге.

Там у меня близкие люди, хочется повидаться, еще раз посмотреть милую родину».

Говоря о Франции, она опять просияла и еще больше напоминала добрую фею, готовую обласкать весь мир.

Это было единственное мое свидание с Луизой Мишель, и не больше двух часов мы провели вместе, но я много благодарна Софье Григорьевне Кропоткиной за то, что она дала мне возможность воспринять живой образ души, умевшей пронести через все мучительные испытания силу веры и свежесть чувств своих до последнего дня, до последнего вздоха на земле. На прощанье она подарила мне портрет свой, прекрасно отражавший ее благородное лицо, выражавшее мудрость без претензии и доброту без сентиментальности.

Ведь она признавала активную борьбу со злом и сама поднимала на него руку.

Вскоре по возвращении моем в Россию я прочла в газетах известие о ее смерти.

VI

В марте 1917 года уже многие эмигранты вернулись в Россию.

Кажется, в начале апреля и я уже проехала свой путь от Минусинска до Петрограда, где меня так дружелюбно и ласково встретил Александр Федорович Керенский, уже обремененный громкой ответственностью, но всегда ровный, всегда справедливый, беспристрастный к недругам и к друзьям.

Живя в Сибири, я знала о его деятельности как присяжного поверенного, всегда летевшего на защиту попранных прав рабочего народа, в каком бы конце бесконечного и бесправного государства нашего ни повторялись безобразия и жестокости, чинимые царской администрацией.

Следила за его речами в Думе с большим интересом, а когда он приезжал на Лену, чтобы разобраться в причинах расстрела двухсот рабочих на золотых приисках, и затем возвращался в Россию – он проездом навестил меня в Киренске. Виделись мы недолго, но дружба наша закрепилась навсегда.

И я с благодарностью и с гордостью вспоминаю его всегдашнюю обо мне заботу.

В Петрограде он поселил меня в своей квартире, и мы вместе ожидали прибытия на родину то одного, то другого изгнанника, а между ними особенно тепло Петра Алексеевича Кропоткина, сорок лет не видавшего России, не перестававшего всегда любить ее, всегда тянуться к ней, как к родной матери.

Керенский встречал лично всех возвращавшихся борцов. В них он видел новые силы, готовые и впредь служить своему народу, готовые отдаться его возрождению так же искренно, бескорыстно, как сам это делал.

Но в Петре Алексеевиче мы ждали патриарха революции, прошедшего опыты европейских народов, и в бескорыстии его преданности уже, конечно, никто не мог сомневаться.

Все слои общественные одинаково доверчиво, с одинаковым почтением относились к князю-анархисту, никогда не склонявшему своей совести ни перед сильными мира, ни перед соблазнами его. !

При встрече его я не была, потому что в то время отлучилась в южные губернии, а когда вернулась в Питер – Петр Алексеевич жил на Каменном Острове, на даче, предложенной ему кем-то из его почитателей.

Многие ездили к нему на поклон, многие ждали услышать от него мудрое слово совета; отправилась и я к нему с благоговением в сердце.

И действительно, ничего нет и прекраснее и отраднее, как увидеть человека, пред концом его скитальческой жизни могущего воскликнуть: «Видели очи мои спасение мое, и ныне отпущаеши раба твоего с миром».

Ибо – что бы ни случилось с Россией нашей за последующие годы – революция февраля 1917 года навсегда застраховала ее от возврата к темному прошлому.

И уже одно то, что страшный враг царского престижа, непримиримый анархист Кропоткин торжественно занял свое место среди народа своего, явилось тем историческим пограничным камнем, который бесповоротно отмежевал прогнившие века от новой эры будущего строительства.