Три Анны

– Само собой, у меня, консерваторки, от такой красоты ноги в коленях подломились, и есть ли кто в комнате, или нет, я не заметила. Видела только этот инструмент и больше ничего.

С тех пор, сколько живу, столько это произведение искусства помню, хоть и лицезрела его несколько мгновений, пока с калошей в руке от балкона до двери шла.

Голос рассказчицы зазвучал слезами, и она снова поцеловала инструмент. Но теперь уже в правый канделябр.

– Вот когда мне довелось увидеть свою мечту! Спасибо тебе, Анечка, за великое счастье! Не сомневайся, твоему фортепиано будет здесь хорошо, мы его не обидим, станем холить, лелеять.

– За стол, дорогие мои, за стол, – провозгласила Вилена Гуговна. – Я придерживаюсь мнения Бабы Яги: сначала накормлю, напою, в баньке выпарю, а потом и расспрашивать буду.

– Пожалуй, я проголодался, – сказал Дмитрий, – кроме того, нам сегодня есть что отметить.

* * *

Когда ночные тени стали разбегаться по тёмным углам, а старый паркет скрипеть особенно громко, подчёркивая торжественную тишину музея, Вилена Гуговна решила провести экскурсию. Весь ужин её распирало чувство гостеприимства, дополненное гордостью за свой музей. К этим двум чувствам добавлялся приятный сюрпризный момент для Ани, к которому они с Нонной Максимовной тщательно подготовились, проведя в местном архиве добрую сотню часов.

Дождавшись, когда молодые люди съедят по второму куску торта, испечённого собственноручно, Вилена Гуговна забросила пробный шар:

– Времени ещё – одиннадцать вечера, и, если вы не устали…

– Мы не устали, – быстро сказала Аня, вопросительно посмотрев на Дмитрия.

Он улыбнулся:

– Я – как ты.

Ему хотелось походить на неё и во всём потакать ей, с восторгом чувствуя себя под властью любимой женщины. Он с иронией подумал, что, оказывается, быть подкаблучником довольно сладостно, и, глядя, как Аня наслаждается малиновым бисквитом, не стал протестовать, когда Нонна Максимовна подложила ему на тарелку второй кусок. Впрочем, торт действительно удался на славу.

– Тогда прошу на экскурсию! – королевским жестом Вилена Гуговна сняла с крючка ключ на длинной цепочке и важно прошествовала впереди своей маленькой свиты, зажигая по пути старинные люстры.

– Люстры подлинные, остались от пансиона баронессы фон Гук, – поясняла она по ходу дела. – После революции в этом здании был комитет партии большевиков, потом райком партии, а в последнее время – Дом культуры, поэтому многое из обстановки удалось сохранить.

Ведя экскурсию, Вилена Гуговна испытующе поглядывала в лицо Дмитрию, словно стараясь разгадать, что может чувствовать человек, который ступил в своё родовое гнездо.

– Здесь вы можете видеть прекрасное бюро орехового дерева эпохи Александра Третьего, исполненное в стиле Жакоб. Судя по его назначению, оно могло украшать кабинет хозяйки пансиона Матильды Карловны.

По мере продвижения от экспоната к экспонату, голос Вилены Гуговны набирал силу, звеня торжеством на подходе к особо ценным вещам, но Аня совершенно не вникала в сказанное.

Она стояла за спиной Дмитрия и по его нарочито равнодушному виду понимала, что он взволнован.

Аня и сама замирала каждый раз, когда Вилена Гуговна открывала дверь в очередную комнату, хорошо помня, что портрет девушки ждёт их в последнем, пятом по счёту зале музея, сразу после чугунных утюгов и грубо разукрашенных прялок.

Рисунок, принадлежащий семье Саяновых, Аня держала в специальной сумочке, которую крепко сжимала в руке, предвкушая, как вынет его из твёрдой обложки и предъявит зрителям.

Наконец, когда старинные напольные часы в полированном корпусе пробили половину двенадцатого ночи, Нонна Максимовна распахнула дверь в последнюю комнату и включила свет.

Мягкое освещение, нарочно направленное на деревянную доску с выжженным портретом девушки, облило его лучами, точно утренняя заря над рекой, делая особенно выразительным на фоне темного неба в высоком окне.

Никто не проронил ни слова, когда Аня, достав свой рисунок, поставила его рядом с оригиналом и, торжествуя, повернулась в зал:

– Это без сомнения та же самая девушка, что и на вашем портрете! Жаль только, что мы не знаем, кто она. Видите, какие важные слова здесь написаны: «Прости Христа ради». Мне очень жаль, что моя прабабушка Анна Ивановна не смогла выполнить поручение и передать портрет незнакомке или её семье.

– Почему же не смогла? – раздался в тишине голос Дмитрия. – Смогла! Почти через сто лет, но смогла.

Все взоры устремились на говорившего. Побледнев так, что его глаза казались бездонными, Дмитрий не отрываясь смотрел то на портрет, то на открытку, то на Аню, а потом быстрым движением достал айфон и, нажав на кнопку, прислонил его к Аниному рисунку. На широком мониторе размером с ладонь вместо заставки чётко высвечивались те же девичьи черты.

– Это моя прабабушка. Анна Ивановна Веснина. Будущая баронесса фон Гук.