Она не отвечала, только сдавленно рыдала и говорила-говорила-говорила. Я не понимал ни слова через дверь. Жеваный крот, и я предложил ей закрыться. Дважды дебил! Но я думал о том, чтобы она ощущала себя в безопасности, а не о предполагаемой истерике. Что делать-то? Жеки нет, и я должен туда зайти? До этого она ведь не плакала, значит, случилось еще что-то более страшное… Что там могло случиться-то? Блин-блин-блин. Я метнулся к шкафу, распахнул створки и безумным взглядом зашарил по инструментам, оставшимся от отца. Схватив отвертку, я ломанулся назад к двери ванной и попытался провернуть замок снаружи. Защелка была типовой, и не должно было возникнуть проблем с этой кругленькой штукой, но мои руки так тряслись, что успеха удалось добиться лишь с четвертой попытки.
– Слушай! – прокричал я, отшвыривая отвертку. – Я сейчас войду, чтобы помочь тебе. Ты там чем-то прикройся.
И я рванул дверь на себя. Прикрываться она и не собиралась, а просто всхлипывала и причитала. Но я не думал пялиться на нее, потому что мой взгляд застыл на кровавой луже на дне ванной. Контраст алого на ослепительно-белой поверхности был таким ярким, что мой мозг просто взорвался. Боюсь, эта картина врезалась в мою память на всю оставшуюся жизнь, и я не сразу услышал слова.
– Столько крови… – рыдала она. – Так должно быть? Так бывает? Я не знаю… Это же ненормально, да? – плакала девчонка.
– Давай вызовем скорую, – прохрипел я не своим голосом. – Я… это ж просто звездец!
– Нет! Нет! Не надо скорую! – закричала она, пытаясь выбраться из ванной, забыв о своей наготе. – Они вернут меня к нему, вернут, как в прошлый раз. Я больше не могу-у-у-у… – в конце она завыла, завалившись на кафельную стену, и сползла в эту лужу, закрывая лицо руками и продолжая громко рыдать.
От вида ее голого, покрытого синяками и ссадинами тела, трясущегося в луже крови, и от металлического запаха меня замутило. К такому меня жизнь не готовила. Я ничего не понимал. Девчонка боялась, что скорая увезет ее к тому, кто причинил ей вред? Как это вообще возможно?
Я опустился перед ванной на колени и попытался оторвать ее ладони от избитого лица.
– Слушай, скорая, конечно, сообщит твоим родителям, но они помогут тебе, и ты вернешься домой, в безопасность.
– В том то и дело, – прорыдала девчонка, дернувшись мне навстречу. В агонии она будто не ощущала, что наша кожа соприкасается, и никак на это не реагировала. – Скорая вернет меня домой.
Меня будто ударили по башке чем-то тяжелым. Врачи уведомят ее родителей и вернут домой. Она предпочитает умереть от кровопотери, только бы этого не случилось. С ней сотворили такое… дома? На минуту я выронил ее скользкие ладони из своих рук. Кто может сделать такое со своим ребенком? Я почувствовал, что вот-вот блевану. Никогда не замечал за собой такой чувствительности. Но вот, что я сказал бы: кровь и расчлененка на экране – это не то же самое, что в реальности. Когда ты видишь трэш по телеку или в кино, то понимаешь, что это не с тобой, ну, типа, понарошку. А когда ты видишь избитое тело в двадцати сантиметрах, чувствуешь запах крови и, по-моему, даже испачкался в ней, то это совсем-совсем другая тема. Я сглотнул подкатившую к горлу желчь и попытался взять себя руки.
– Давай, – тихо сказал я, и нежность моего голоса поразила меня самого. – Нужно ополоснуться и вытащить тебя отсюда.
– Что мы будем делать? – тихо прорыдала она, и для меня это «мы» прозвучало так правильно, что я сразу же успокоился.
Она перестала быть настороженной, будто разом решившись довериться мне, позволяя помочь ей выбраться из ванной и закутаться в полотенце. В этот самый момент я понял, что должен, обязан защитить ее. Теперь мы были связаны. Гребаной кровью.
– Позвоним моему брату, – решительно сказал я.
Пришло время обратиться к нему за помощью.
ЖЕНЯ
Дверь распахнулась, не успел я убрать палец с кнопки звонка. На меня смотрело страдальческое мамино лицо, красное и заплаканное. Я понял, что за эти два часа она уже получила свое. Посторонившись, мама пропустила меня в квартиру. Я попытался ей ободряюще улыбнуться, но вышло не очень. Скинув ботинки и куртку, я поплелся в зал, откуда раздавались звуки телепередачи. Лучше с этим не тянуть. Отец сидел в кресле, устремив тяжелый взгляд в телевизор, и делал вид, что не замечает меня. Со своего места я видел, как на его виске бьется жилка, явный признак того, что он в ярости.
– Добрый вечер, пап. – В прошлый раз я долго молчал, не зная, что сказать, и ничем хорошим не закончилось. – Прости за опоздание. На тренировке случилась экстренная ситуация.
– На кой черт я купил тебе мобильный телефон? – процедил он сквозь зубы, не удостоив меня и взглядом.
Я, переминаясь с ноги на ногу, размышлял, как покороче рассказать Сашкину байку. Отец ненавидел длинные объяснения. В прошлый раз он разбил мне губу так, что я пару дней не мог даже есть.