Три брата

– Пришел принести вам слова утешения. Так положено по нашему закону. Но чем можно вас утешить, когда горе ваше велико? В Священном писании сказано: «Господь дал, господь взял, да будет благословенно имя его и ныне и вовеки».

Эти слова он произнес тихим голосом, нараспев, как поют молитву.

Приход Юделя растрогал Бера. Никогда он к нему в дом не заходил, при встрече руки не подавал, едва отвечал на приветствие. Как все состоятельные люди, Юдель был высокомерен и в грош не ставил бедняка. Оказывается, он вовсе не такой уж плохой, как ему казалось, и даже, можно сказать, сердечный и отзывчивый человек.

– А сколько лет было вашей покойнице, царство ей небесное? – спросил Юдель.

– Шестьдесят, – ответил Бер. – Да будет она там, на том свете, заступницей за грехи наши!

– Всего шестьдесят? Ай-я-яй, совсем еще не старая! Ей бы еще жить да жить. Не дожила даже, бедняжка, до женитьбы своих сыновей.

– Что и говорить, реб Юдель, горе наше велико. Но ничего не поделаешь, – развел руками Бер. – Она долго болела, мучилась, а последнее время и с постели не вставала.

– Да, да, настрадалась она немало, – сочувственно покачал головой Юдель. – Праведница она у вас была, добрая душа, а господь любит таких и забирает их к себе.

Юдель присел па табурет, словно собирался еще долго говорить, и пристально взглянул на рядом сидевших на полу сыновей Бера. Они глядели по сторонам, избегая встретиться взглядом с Юделем.

– Кого земля взяла к себе, того обратно она не отдает. Пропало! Сейчас надо думать о живых. Я понимаю ваше горе, но долго отчаиваться нельзя, надо думать о жизни. – И Юдель неожиданно перешел к существу дела, ради которого пришел. – А думаете, у меня душа не болит, когда я гляжу на свою пшеницу?… Сколько трудов вложено, а она вот-вот начнет осыпаться… Убрать ее надо поскорее… Но разве я смею теперь даже говорить с вами об этом, когда у вас такое горе?

– Что же делать? Может быть, мы с Рахмиэлом выйдем на работу? – спросил Заве-Лейб, робко взглянув на отца, как бы ища его одобрения.

– Что ты! Бог с тобой! Разве можно? Обойдусь как-нибудь без вас… Как-нибудь выйду из положения… Придется, конечно, нанять других, – мало ли батраков просится…

Эти слова как обухом ударили Бера и его сыновей. Старик вздрогнул. Он ясно представил себе, что ждет его и его сыновей, если они в страдную пору останутся без работы.

– Что ж, – беспомощно опустив руки, едва слышно промолвил Бер, – мать простит вас… А бог и подавно простит… Придется вам, сыны мои, завтра выйти на работу… Я один буду справлять траур и за себя и за вас.

– Я, право, не знаю, что сказать вам и что посоветовать, – недоуменно развел руками Юдель. – Нарушить траур, конечно, грех, но оставить поле неубранным – еще больший грех… Работать в поле ради хлеба – богоугодное дело, и поэтому господь отпустит вам все прегрешения.

Юдель сочувственно посмотрел на всех и, вздохнув, направился к выходу.

– Так я жду вас завтра с утра, – сказал он, стоя уже на пороге.

Братья переглянулись.

– Человек божий на черта похожий, чтоб ему гореть на медленном огне и на этом и на том свете! – первым отозвался Рахмиэл. – Будто утешать пришел нас и выразить сочувствие. А на самом деле пришел за нашими душами, чтоб болячка его задавила.

– Вот так они только умеют сочувствовать нам, – со вздохом сказал Бер. – Он из той породы, которые, как говорится: «На небе поглядывают, а на земле пошаривают». Не выйдете на работу, он плюнет на нас и наймет других… Для него, этого жадюги, я вас растил? Чтобы стал он над вами хозяином?… Наши горести да на его бы голову.

– Я еле удержался, так и хотелось дать ему по башке, – вспылил Танхум. – Я сразу понял, зачем он пришел:

Бер давно заметил, что Танхум почему-то больше всех ненавидит Юделя. Сколько он ни пытался узнать у него причину неприязни, ему это не удавалось. Вот и сейчас он попробовал заговорить с ним об этом, но разговор не клеился. Они смотрели друг на друга, как поссорившиеся люди, каждый из которых жаждет примирения, но ждет, чтобы первым протянул руку не он сам, а другой.

– У Гдальи Рейчука кобылу украли, – сказал Танхум, оборвав разговор об Юделе.

Убитый своим горем, Бер не сразу воспринял эту весть. Помолчав немного, он переспросил:

– У Гдальи, говоришь? Ай-ай-ай!… Вот отчего всю ночь так заливались псы. И я глаз не сомкнул… Украли, говоришь… значит, опять вор?…

– Да, опять появился вор, – ответил Танхум и, оглянувшись, спросил: – А что сталось с тем вором, которого я тогда поймал?

Погруженный в свои думы, Бер не расслышал вопроса Танхума, но тот настойчиво повторил его.

– Чего это у тебя из головы не выходит тот конокрад? – рассердился отец.

– А что? Уж и спросить нельзя… Просто хочется знать, что с ним сталось, – сказал Танхум, как бы оправдываясь. – Не поймали его?

– Что ты все бредишь да бредишь этим конокрадом? – снова вспылил отец. – Траур по матери, а у него в голове вор да вор! Погибель на него!

– А шульц не справлялся обо мне, когда я уходил? Никто не приходил сюда? – с тревогой оглядываясь кругом, допытывался Танхум.