Три брата

Притопывая каблуками сбитых сапог, старик подхватил невесту, покружился с ней раз-другой и отпустил. Потом вытащил в круг сына-жениха, поплясал и с ним, а там начал одного за другим вызывать из толпы пожилых мужчин в женщин и заставлял их кружиться с ним в пляске. Старику чудилось, что и земля кружится с ним вместе, что пляшут травы, разгулялись, расплясались деревья, что даже птицы, кружась в воздухе, справляют свои свадьбы, и сама ночь пьяна до одури. Вся земля, от края до края, справляет теперь свадьбу, а звезды в небе водят хороводы.

Вдруг до его слуха донеслись знакомые голоса. Он оглянулся и увидел в дверях Заве-Лейба и Танхума.

Бер хотел вырваться из круга и подбежать к ним, но два здоровенных длиннобородых колониста, с которыми он плясал, крепко держали его за руки.

Послышался чей-то возглас:

– Заве-Лейб и Танхум пришли! Гей, музыканты, гряньте веселую в честь братьев жениха! Давайте фрейлехс!

Жених кинулся к братьям, невеста – за ним. Подбежали и гости, хотели втянуть Заве-Лейба и Танхума в хоровод, но те отказались:

– Устали, еле сюда доплелись.

– Почему опоздали на свадьбу? – упрекнул их Михель Махлин.

– Поздно узнали, а в пути заболел Заве-Лейб, – оправдывался Танхум.

– Да что же вы стоите у порога? – вмешался Гдалья. – Заходите в хату! Это же свадьба вашего брата!

Бер наконец вырвался из круга и, распростерши руки, бросился к сыновьям:

– Заве-Лейб! Танхум! Дети мои, идите к столу. Давайте выпьем за счастье Рахмиэла и Фрейды!

За столом Танхум не удержался и осторожно спросил:

– Рахмиэл остается в нашей хате? Чего доброго, он…

– Чего сидите! А ну-ка, в пляс! – подбежали гости и увели братьев в круг.

На рассвете, когда гости разошлись, Заве-Лейб потребовал у Рахмиэла уплатить ему за часть избушки, а Танхум потребовал свою долю земли. Между братьями завязался спор, который очень возмутил отца.

– Вы что, хоронить меня собираетесь? Пока еще я хозяин! – рассерженно закричал он.

Заве-Лейб пришел в ярость и начал срывать с петель дверь, а Танхум бросился к окнам.

Бер словно окаменел, не мог двинуться с места. С минуту стоял он, растерянный, оцепенелый, не произнося ни слова. Потом метнулся к сыновьям с отчаянным криком:

– Разбойники! Злодеи! Разбойников я вырастил! Растащить хотите по кускам хату, чтобы я без крыши над головой остался на старости лет? За жалкую щепку готовы продать и отца и брата!…

Заскрипев зубами, он сжал кулаки. Глаза его запылали злобой, он размахнулся, вслепую ударил одного сына, другого… И вдруг сердце у него защемило, руки опустились. Больно стало Беру, больно и страшно. Что же это делается, господи? Вот он бьет своих сыновей, свою плоть и кровь…

Старик глянул на молодоженов. Испуганные, они стояли у двери и у окна, пытаясь телом своим заслонить их, спасти дом от разрушения.

9

Танхум и Заве-Лейб вернулись домой с намерением поскорее жениться и обзавестись хозяйством.

Танхум все искал подходящую сваху, чтобы наконец-то послать ее к той девушке, на которой твердо остановил свой выбор.

А Заве-Лейбу сосватали невесту в той колонии, где он батрачил. Была она рябая, но сильная, трудолюбивая девушка. В приданое за ней обещали корову третьего отела. Работая у хозяев, Заве-Лейб скопил немного денег и решил купить в Садаеве какую-нибудь развалюшку, отремонтировать ее и устроить свое гнездо.

Возвращаясь от невесты, Заве-Лейб завернул к тете Гите и там случайно застал Танхума. Смущенный неожиданной встречей, Танхум испугался: уж не разыскивают ли его, узнав, что он присвоил шапку с деньгами вора? Осторожно, с подходцем, стал он допытываться, не ходят ли дома какие-нибудь слухи о нем. Затем начал рассказывать сам, что все это время служил у одного скотопромышленника, гонял его скот на ярмарку. Платили ему неплохо, удалось кое-что сколотить…

Танхум умышленно решил похвастаться невероятными заработками у скотопромышленника, чтобы люди думали, что хата, которую он собирался купить, приобретена на эти деньги. И он долго, взахлеб рассказывал брату о доброте и щедрости своего хозяина. Заве-Лейб слушал его безучастно, молча. Потом ревниво буркнул:

– Тебе всегда везет… А я работал, как вол, из сил выбивался, и кто знает, удастся ли наскрести деньжонок хоть на маленькую хатенку.

– Да, трудновато тебе, – как бы сочувствуя брату, сказал Танхум. – А отцова хата достанется Рахмиэлу. А там, того гляди, он и землю приберет к рукам…

Танхума ничуть не привлекала отцовская хибарка, он просто подзуживал Заве-Лейба, желая натравить его на брата. Расчет был простой: когда тот поднимет шум, он, Танхум, побежит к отцу, начнет их мирить…

Назавтра после скандала, который разразился во время свадьбы Рахмиэла, Танхум с заискивающей улыбкой подошел к отцу, брату и невестке и начал просить прощения за себя и за Заве-Лейба.

– Погорячились мы. Мне стыдно вам и людям в глаза смотреть. Простите! – умолял он, боясь настроить отца против себя.